Остров искушений. Нереальное шоу - Роман Сидельник

Когда очередь дошла до меня, я ещё не решил, стоит ли им подробно пересказывать историю Бивня и делиться своими догадками, как вдруг обнаружил, что Хук всё-таки улизнул.

— Как мы его упустили? — злился я.

— Мы все были сосредоточены на рассказах друг друга, — одёрнула меня Эва, — он вернётся, поверь мне. Марсела, а что помнишь ты?

— Кое-что из того, что уже рассказано. Но ещё я помню один момент. Похоже, к концу игры нас объединили, и мы назвались… Тираннозаврами. И у каждого из нас было прозвище…

— Бивень, Коготь, Клык, — задумчиво произнёс я, — кто ещё, ты помнишь?

— Хвост, Язык, Мускул, — при этих словах Марселы все посмотрели на Грина. — И, кажется, я была Позвонком.

— Отсюда я могу сделать вывод, что Бивень… он и есть Бивень, Эва — Коготь, я — Клык, Мэттью — Хвост, Зак — Язык, а Джерри — Мускул. Это так?

— Насколько я помню, так, — ответила Марсела. — И ещё я помню, что мы прозвали Аймана Бетонная Башка.

А вот и разгадка ещё одного моего кошмарного сна.

— Марсела, мне есть что рассказать тебе.

Я поведал о встрече с псевдоагентом Смитом, о его звонках и возможном убийстве. Также я не забыл упомянуть о яде, которым якобы отравили её, Марселу.

— Я слышала об этом веществе. Мне Терри рассказывал. Его приятель служит на Ближнем Востоке.

— То есть в этом лже-Смит не солгал?

— Я точно знаю, что талибы на всю жизнь остаются немыми.

— Айман? — высказал я своё предположение.

— Думаю, что весь персонал яхты тоже.

— Твою мать! — завёлся Зак. — Ну, мы и влипли!

— И ты должен разобраться и спасти наши задницы, Фернандес, — подытожил Стрелсон.

Должен заметить, на острове Мэттью нравился мне гораздо больше.

— Мы все замешаны, нам всем и решать свои проблемы! — возразила Марсела.

— Давайте дождёмся Бивня, — предложила Эва. — Здесь есть еда?

— Конечно, — ответила ей Марсела.

— Тогда давай что-нибудь приготовим. От голодных мужиков толку мало!

Мне понравилось, что Эва вновь стала шутить.

Над Майами и его окрестностями нависли сумерки, когда в дверь постучали. Все напряглись. Казалось, всех нас посетила одна и та же мысль: днём, когда явился Бивень, он не стучал.

Мы с Марселой пошли открывать.

За дверью нас ждали Алан Хук и мускулистый мужчина лет тридцати. Это был Терри Пристон — я помнил его лицо среди других по фотографии, показанной по «Дискавери».

— Терри, — Кондэ бросилась ему на шею, — я думала, что сойду с ума! Я люблю тебя!

— Я тоже люблю тебя. Каким я был идиотом! Ты сможешь когда-нибудь простить меня? — он сжал её так крепко, что мне показалось, он её раздавит.

— Я простила, простила…

Как я устал от женских слёз за последние два дня!

Я указал Бивню на вход, намекая, что нам следует оставить Пристона и Кондэ наедине. Мы вернулись в гостиную.

— Бивень привёл Терри. Они на улице с Марселой. Дадим им поговорить.

Все согласились со мной. Мы молчали, хотя у каждого было что сказать Хуку. Он же, казалось, наслаждался этой тишиной, радуясь про себя, что на него не набросились с кулаками и вопросами.

И что за дурацкая привычка — исчезать, не ставя других в известность о своих намерениях?

У меня тоже осталось ещё много вопросов к Хуку. Я отвёл его в сторону, чтобы нас не слышали. Не желая юлить, я задал вопрос прямо:

— В чём ценность тотемов?

— Видишь ли, Энди… Существует одна легенда… Говорят, в этих тотемах заключены души двух влюблённых аборигенов, ставших случайными свидетелями того, как морские разбойники прятали клад. Парня и девушку зарезали, но шаман племени нашёл их ещё живыми. И он, с позволения вождя, вырезал деревянные куклы и поместил в них души молодых… Племя вымерло, а легенда осталась.

— И в чём суть?

— А суть в том, что духи этих влюблённых могут покинуть своё заточение и указать на клад, но вызволить их может только человек, искренне и безрассудно любящий.

— Что за ерунду ты несёшь? Это невозможно!

— Тише, Энди, тише. Такие вещи — не шутка.

— Это всего лишь легенда! — спорил я.

— Да? Тогда почему же тотемы выбрали тебя?

Я был ошеломлён.

— Меня? Но почему?

— Потому что в тебе, Фернандес, есть эта самая чистая любовь… Эва, милая, ты устала? Где все мы разместимся? — он быстро сменил тему разговора.

— В доме есть ещё три комнаты, — ответил Мэттью, — в одной пока живём мы, вторая — хозяйская, а третья, думаю…

— Целая комната для девчонки? — возмутился Джерри.

— Со мной могут разместиться Энди и Алан, — спохватилась Эва. — Мне так будет спокойней, — добавила она.

Все, за исключением меня, остались довольны. Мне не хотелось спать в одном помещении с Бивнем.

В гостиную вошли счастливые Терри и Марсела. По нашим лицам они поняли, что мы ждём объяснений.

— Я знаю: вы хотите, чтобы я вам рассказал, что произошло с нашей экспедицией, но давайте отложим это до утра. Я вижу, что все вы устали, а мою историю лучше слушать на свежую голову… — Тут он увидел троюродную сестру: — Эва? Что ты здесь делаешь?

— Вообще-то, я искала тебя. А до меня — мой отец.

— Извини, не успела рассказать тебе, — спохватилась Марсела, — но ты прав, оставим объяснения на завтра.

Все разбрелись по комнатам. В той, что досталась нам троим, была одна старая кровать и пара матрасов на полу. Мы с Бивнем растащили их в разные стороны. Но пока я ходил за одеялами и простынями, он передвинул свой к кровати, где расположилась Эва. Я не стал ничего говорить. Какое, в конце концов, моё дело?

Заснуть я не мог. С тех пор, как я понял, что сны были искажением моих воспоминаний, я только и думал о том, чтобы скорее наступила ночь, и я мог бы узнать что-то ещё. Но сон, как назло, не приходил. Я ворочался на матрасе, изнывая от жары, и жалел, что не могу закурить.

Ближе к полуночи я решил выйти на улицу, тихонько пробравшись мимо крепко спящих Эвы и Бивня. Снаружи было немного лучше, благодаря прохладному ветерку. Теперь мне было легче переварить полученную за день информацию.

Бивень так и не сказал, как у Кита Ричардса оказались тотемы и карта. Он так и не признался, известны ли ему детали в организации шоу. А сможет ли кто-нибудь дать ответ о роли немого араба Аймана во всей истории?

Я прошёл на задний двор, где стоял «ягуар», запрыгнул в машину и удобно устроился в кресле. Здесь легче дышалось, чем в доме.