Тайна индийских офицеров - Мэри Элизабет Брэддон

— Я, право, не забочусь ни о глупой лошади и ни о ком другом, кроме одной особы, — ответил баронет. — Я самый состоятельный человек во всем графстве, но это не мешает мне быть и самым несчастным… И никто не может дать мне земное счастье, кроме…

Он вдруг остановился и страшно покраснел.

— Исключая кого? Докончите же фразу! — сказала мисс Оливия.

— Кроме вас… Захотите ли вы выйти за меня замуж?.. Вы стали бы самой знатной и богатой женщиной… Подумайте об этом! У вас было бы столько денег, сколько и не снилось ни вам, ни вашему достойному отцу. Вы стали бы леди Лисль, владелицей моего прекрасного поместья и самого роскошного из всех замков в Суссексе… Согласны ли вы? Вы скажете мне «да»?

Лицо Оливии на несколько мгновений сделалось таким мрачным и серьезным, каким еще Руперт ни разу его не видел.

— Да, вы, как видно, не сентиментальны, — ответила она, — вы не требуете от меня ни любви, ни верности, ни покорности, а просите исключительно о согласии повенчаться с вами. Ну если это так, я, пожалуй, готова отвечать вам теперь же.

— Вы готовы ответить на мое предложение? — с жаром воскликнул молодой человек, страстно прижав к губам ее белую ручку.

— Почему бы и нет? — ответила она.

Сэр Руперт возвращался в замок с таким сияющим видом, что крестьянские дети останавливались на дороге и глазели ему вслед, пока он не скрылся из виду, несясь на лошади во весь опор. Он всегда ездил шагом, и сторож изумился, когда Руперт, как вихрь, промчался вдоль по аллее. Он соскочил с коня перед парадной лестницей, снял шляпу и начал обмахиваться ею, поднимаясь по ступеням. Он прошел в оранжерею и увидел там майора, который спокойно сидел на ивовом кресле, покуривая трубку с янтарным мундштуком.

— Не горит ли Чичестерский собор, дорогой мой Руперт? — спросил он иронически. — Вы прискакали за пожарной трубой? Она стоит на мызе, если не ошибаюсь, а ключи от сарая у садовника Джека. Можете обратиться к нему, если хотите! Он даст вам ключи.

Майор засмеялся, но глаза его пристально наблюдали за баронетом.

— Поберегите ваше красноречие для тех, кто сможет достойно оценить его, — ответил ему с сердцем молодой человек. — Пусть Чичестерский собор сгорит дотла, да и вы вместе с ним: меня это ничуть не тронет.

— Вы — олицетворенная признательность, мой дорогой Руперт! — пробормотал майор.

— Пусть сгорит хоть весь Чичестер! Мне-то какое дело? — продолжал баронет. — Я счастливейший человек во всем Суссексе: у меня будет самая красивая жена!

— Как? Самая… красивая… жена?! — повторил за ним Варней.

Майор делал паузу после каждого слова и все сильнее раскрывал глаза, как будто совсем растерялся от изумления. Сэру Руперту стало неловко под этим странным взглядом.

— Не смотрите так на меня! — сказал он с яростью. — Я не чудовище, не сиамский близнец, не свинья с женской головой. Вот что я вам скажу: мне не нравится, как вы обращаетесь со мною, и я не собираюсь терпеть ваши штучки… Я не хочу, чтобы меня тиранили из-за того, что я не получил того образования, какое мне следовало бы получить при моем знатном происхождении. Не хочу больше подчиняться ничьим приказаниям, не хочу, чтобы какой-нибудь майор без копейки в кармане, которому угодно было поселиться у нас, смотрел на меня, как на редкого зверя в зверинце. Слышите? Я не буду больше терпеть унижения!

Дрожащий голос Руперта повысился до крика, исполненного бешенства. Майор пустил спокойно несколько клубов дыма и тогда только посмотрел на Лисля.

— Опомнитесь, сэр Руперт, — произнес он спокойно. — Вы уже второй раз оскорбляете меня у себя в доме. Так как вы последний, кому я мог бы простить обиду, то пользуюсь случаем, чтобы дать вам кое-какие наставления, которые, надеюсь, произведут на вас должное впечатление. Прежде всего прошу вас вернуться к предмету, о котором вы только что сейчас упомянули. Вы говорили о какой-то женщине, — о самой красивой женщине во всем Суссексе; не угодно ли вам объяснить, что вы хотели этим сказать?

— Что я хотел сказать? — воскликнул баронет. — Я хотел известить вас, что я предложил руку мисс Оливии Мармэдюк, которая приняла мое предложение и через месяц станет леди Лисль. Слыхали? Она будет обвенчана со мною!

— Вы поступили слишком опрометчиво, милый Руперт, — заметил майор с загадочной улыбкой. — Если бы вы не спешили и сперва посоветовались с вашим опытным другом, то избавили бы девушку от многих затруднений… Ну да это не беда: дети во многих случаях остаются детьми; вы сделали ошибку, и мы с вами еще поговорим об этом сегодня.

Сэр Руперт не стал слушать: он вышел из оранжереи, хлопнув стеклянной дверью. В холле к нему подбежала маленькая собачка, которую он с гневом оттолкнул ногой; собачка завизжала, и Клэрибелль выглянула из гостиной.

— Я прошу вас очистить замок от собак, — сказал баронет матери. — В нем через месяц будет новая госпожа!

— Что ты хочешь сказать? — спросила его мать.

— Что женюсь! Вы смотрите на меня с таким удивлением, что можно подумать, будто я не имею права выбрать себе жену!

— Да, ты и в самом деле мог бы быть рассудительнее, — ответила она.

— А! Ну да, я должен был предварительно спросить согласия у вас, у майора Варнея и еще у Артура, вашего любимца. Я скажу вам одно: вы хотите, чтобы я плясал под вашу дудочку, но я вам не поддамся! И хочу поступать, как считаю нужным!

Миссис Вальдзингам отвернулась, не промолвив ни слова, и возвратилась в гостиную. С некоторых пор между нею и ее старшим сыном установились натянутые отношения, которые с каждым днем все больше и больше отдаляли их друг от друга. Клэрибелль горько плакала, потеряв его, но со дня его возвращения ей пришлось страдать несравненно сильнее, замечая, что ему не нужны ее ласка и любовь. Четырнадцать лет, проведенные им в обществе мрачного браконьера, так изменили мягкий характер ребенка, что мать приходила в ужас, узнавая его ближе. Она старалась скрыть свое охлаждение, но Руперт замечал, что она отдает предпочтение Артуру. После сцены с матерью он весь этот день ходил мрачный, как туча, и его не радовало даже сознание того, что мисс Оливия Мармэдюк будет его женой. Он был недалек, и ему казалось, что глубокое спокойствие майора доказывает трусость. Из этого он вывел, что может поступать с ним, как ему вздумается. В течение дня баронет искал случай задеть или хоть чем-нибудь оскорбить майора. Он хвастался богатством и издевался над бедностью других; после обеда начал расхваливать свои вина и спрашивал Варнея, пил ли он подобное бордоское во время своего пребывания в Бенгалии? Ободренный уступчивостью и кротостью майора, он делался все более заносчивым и дерзким. Когда же миссис Вальдзингам упрекнула его за неумение обращаться с гостями, он громко рассмеялся и ответил, что майор готов вынести всякие унижения, чтобы не упустить все то, что прибрал к рукам, и вообще он слишком любит богатство и комфорт, чтобы обижаться на дерзости.