Мата Хари. Подлинная история легендарной шпионки XX века - Сэм Ваагенаар

Сама Мата Хари была беспредельно искренней. Когда на допросе 12 апреля капитан Бушардон спросил ее о цели применения этих «секретных чернил», она ответила:

— Это просто средство для промывания, чтобы избегать беременности после каждого полового акта. Мне его выписал врач в Мадриде в прошлом декабре.

Лишь 22 июня 1917 года Мата Хари в письме к нидерландскому консулу (к тому времени она получила право на переписку) сообщала, что у нее сложилось впечатление, что «в Голландии никто не знает, что со мной случилось, хотя я и написала письмо моей служанке». Речь шла об Анне Линтьенс. Очевидно, тюремная администрация не отправила это письмо. Другое письмо, правда, достигло адресата. Но для этого ему не понадобилось проделывать большой путь — только до бюро тюремной администрации. Вскоре после ареста туда поступило письмо, хранящееся сейчас в ее судебном досье. В нем было написано: «Я невиновна и никогда не занималась никаким шпионажем против Франции. Потому я прошу принять все необходимые меры, чтобы меня отпустили».

Во второй неделе апреля кто-то в Голландии обратился в МИД и сказал, что очень давно не получал никаких вестей от Маты Хари. Это тоже, скорее всего, был барон ван дер Капеллен. В результате этого шага 11 апреля в Париж была послана телеграмма за подписью министра иностранных дел Джона Лаудона: «Пожалуйста, телеграфируйте нынешний адрес Маргареты Зелле, она же Мата Хари. Ее последний известный адрес „Палас-Отель“, Авеню Монтень, 25. Еще просим спросить, не планирует ли она в ближайшее время вернуться на родину». Итак, видно, что почти два месяца после ее ареста никто в Голландии не имел ни малейшего представления о том, что Мата Хари сидит в тюрьме.

Посольство Нидерландов в Париже все еще не знало ничего о фатальной ситуации танцовщицы. Если туда и доходили слухи об ее аресте, то со стороны французских властей никакой информации ни до, ни сразу после получения запроса голландского МИД посольство не получало. По случайности оно, наконец, через несколько дней после получения телеграммы из Гааги, получило подтверждение лично от Маты Хари. В этом письме она просит «все-таки сообщить ее служанке», что у нее «трудности, мешающие выехать из Франции», но что ей, тем не менее, не стоит «беспокоиться». Письмо было написано 16 апреля и через 6 дней, 22 апреля, поступило в консульство.

Факт, что посольству не было официально сообщено об аресте, ясно следует из текста телеграммы от 23 апреля, отправленной из посольства в Голландию. Это был следующий день после получения письма от Мата Хари, но уже двенадцатый день после поступления телеграммы с запросом из Гааги. Посольство сообщало в МИД, что получило эти сведения полуофициально из французского министерства иностранных дел на Кэ д'Орсе: «Полуофициально нам было сообщено, что она находится в тюрьме „Сен-Лазар“. Ее подозревают в шпионаже. Власти расследуют это дело, кажущееся довольно серьезным». Посольство послало это письмо курьерской почтой в Гаагу вместе с просьбой передать Анне Линтьенс заверения, что она «не должна беспокоиться».

Пьер Бушардон, в возрасте 46 лет, с жидкой бородкой, высоким лбом, высоко поднятыми бровями и узким лицом, был очень терпеливым дознавателем. Он был типичный офицер. Опыт следовательской работы он приобрел в Руане и Париже. Вполне осознанно он развил в себе привычку внезапно вспрыгивать со стула во время разговора с подозреваемым. Затем он ходил взад-вперед по комнате и барабанил пальцами по стеклу. К тому же он постоянно грыз ногти. Все это постепенно вызывало раздражение у допрашиваемого. Система эта прекрасно сработала с Матой Хари. Бушардон написал в своих мемуарах, что однажды она воскликнула:

— Если бы вы только знали, капитан, как меня раздражают ваши постоянные движения по комнате!

Первая встреча Маты Хари и ее следователя произошла в день ее ареста, 13 февраля.

Бушардон начал в совершенно доброжелательном духе:

— Пожалуйста, расскажите мне историю вашей жизни.

И с этого момента Мата Хари заговорила. Она говорила в очень драматичном стиле, свойственном ей и не изменившим ей в тюрьме. Бушардон восхищался этим ее качеством. Однажды, собственноручно застенографировав часть ее показаний, он воодушевленно воскликнул:

— Язык великолепен. Эти выразительные формулировки! Эта ирония! Острота мыслей и присутствие духа при ответах!

После того как она наскоро перескочила первую часть своей жизни, Мата Хари подошла к тому периоду, который особенно интересовал Бушардона, — месяцам, предшествовавшим началу войны.

«В апреле или мае 1914 года, — начала она, — я встретила в Берлине моего старого друга лейтенанта Киперта. Он пригласил меня на обед. На следующий день маленькая бульварная газетенка прокомментировала эту встречу. Она написала, что Франция завоевала победу над Австро-Венгрией, потому что жена Киперта была как раз австрийкой».

На самом деле, по утверждению газеты, госпожа Киперт была не австрийкой, а венгеркой. Мата Хари подклеила в свой альбом и эту вырезку. Под пометкой «Апрель 1914» и с заголовком на французском языке «Возвращение» статья сообщала, что «бывшая звезда блистательных ночей Берлина, похоже, снова нашла свою старую любовь. Когда Мата Хари, прекрасная танцовщица, простилась с богатым помещиком К., проживающим у самых ворот Берлина, она на несколько сотен миль увезла вдаль полученную от него на прощанье кругленькую сумму. То ли со временем блеск металла потускнел, то ли к старому другу ее вернуло возродившееся чувство любви, в любом случае сегодня можно было наблюдать их обоих, весело развлекающихся. Красивая танцовщица с индийским военным псевдонимом, очевидно, одержала окончательную победу над Венгрией».

«Результатом этой статьи, — продолжала Мата Хари, — стало, что лейтенант заявил, что не может больше с ней встречаться. Я навещу тебя в Париже, добавил он».

Мата Хари ответила ему, что ему придется подождать еще шесть месяцев, которые она должна отработать по контракту с театром «Метрополь». На это Киперт ответил: «Ты будешь в Париже намного раньше — и я тоже». Мата Хари не приняла тогда его слова всерьез. Но позже она задумалась над ними. «Я тут же написала французскому военному министру (Мессими), которого я хорошо знала. В своем ответе министр заявил, что его положение как члена правительства не позволяет ему переехать границу».

Бушардон никогда не прерывал свою пленницу. Он позволил ей выговориться. Очевидно, он надеялся, что если дать ей говорить много и долго, то она как-то выболтает правду — или, по меньшей мере, то, что он хотел бы услышать как правду.

«В конце июля, — продолжала Мата Хари, — я обедала в личной комнате одного из ресторанов с одним моим любовником, начальником полиции Берлина Грибелем. Мы услышали шум демонстрации. Грибель, которому не сообщили