Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1 - Иван Сергеевич Шмелев

Ты его закончишь, (если не я), хотя это о-чень — для тебя-то! — трудно… — ты _и_з_ _с_е_б_я_ его не сможешь вычерпать. Это — непосильно — никому, кроме того, в ком это родилось. Будь хоть 100 Данте, Гете, Пушкиных — всех. Не потому, что я дерзаю равнять себя, — вовсе нет, конечно, а потому, что никакая женщина не может родить ребенка [другой] женщины, например, под знаком «Дари»: только одна Дари. Как твоего ребенка можешь родить лишь ты. Ну, так и я… _м_о_е_г_о_ «ребенка». Пишу — и хочу верить, что мы вместе будем болеть и трепетать — в «Путях Небесных». Пречистая, помоги нам! Именем Твоим душу живить хочу! Во-имя Света Твоего! Пусть и от греха в романе будет мно-го, но от греха-страдания. Все человеческое — во грехе. Но — очищается томленьем духа. Оля моя, чистая моя… ты меня осенишь твоею чистотою… Молюсь на тебя!

Оля, не томи себя судьбою нашей дорогой. Бесплодны эти томления. Я меряю своим мерилом — _ч_у_в_с_т_в_а. Я спокоен, как никогда, — за _э_т_о. Все давно предрешено. И я так всегда и жил этим. Это мне давало силу сказать о _н_а_ш_е_м. Я _в_с_е_ сказал. Ты знаешь и узнаешь, если вдумчиво возьмешь мое. Я его не постыжусь принести (если Бог волит) родной земле. Она поймет. Там все: и боль, и _у_п_о_в_а_н_и_я. И — _в_е_р_а. Родная, дай свою головку, я ее положу у сердца, буду как мать над девочкой своей, больной. Милая, я тебя люблю свято — и бурно, да, порой, — но больше — о, как свято! как нежно-бережно. О, моя ласка, — ты мне жизнь вернула… — чтобы до-жить, чтобы до-любить в тебе — _в_с_е.

Как нежно ты сказала о мальчике из «Богомолья». Так согрела, — и ножки уже не болят.

Я знаю, ты вся — истинная, родная. Нет, ты не отбилась от родного! Ты ближе, чище в этом, чем я. Это был крик… страдания. Неверный. Я — о, как корю себя за этот «взрыв»! Ты — мученица. Сердце твое — ка-ко-е сердце! (Оля, я завтра начну раскрывать тебе Дари, сумбурно, но ты… поймешь. Дам ряд картин, лиц, мигов — и дам _п_л_а_н_ «Путей» — в намеках — ты сама раскроешь. Это может занять 2–3 письма. О, как мало, — что во мне-э…!! _Б_е_з_д_о_н_н_о_с_т_ь.

И эту-то «бездонность» надо влить в мерную форму! Ты знаешь, я иногда одну страницу давал в 10–15 вариантах! Иногда лилось — как поток с горы. У меня план большей частью сам разворачивался в процессе писания, — как сон, очень, иногда, последовательный, со своей, особой, «сонной», логикой. Не ручаюсь, что теперь — для тебя — план — будет верный. Он мог бы измениться до… невероятного. Так, например, было с «Неупиваемой», где действие начиналось… с конькобежного состязания на Севере, даже не в подлинной России..! Вот поди ты! Самому смешно.

— Я не совсем понимаю твоего: «Я ничего (обещалась Богу!) не хочу форсировать. Я все вручила Ему и жду. Я спокойно жду».

Оля, — ты — вся любовь! Ах, это твое письмо 16 окт.! — «Я все тебе отдам в моем сердце, все… т. к. другим все равно не интересно (практически не интересно) и не сочту грехом, все равно все у меня над спудом. Нет, это не грех». Неужели — только поэтому?! Не буду развивать эту мысль. Могу опять поднять в себе — _в_с_е. Ты и без того поняла. «Все равно, никто на это не посягает». Так. Потому?.. Ну, конечно, главное тут — вопрос о «грехе». Это. Так. Но… Нет, я не стану. Усмиряюсь. Я тебя страшусь. Я так наказан. Я до-терплю. Но у меня уже _э_т_и_ силы, дотерпливать, — на исходе. Господь с тобой. Только бы ты была здорова. Я мучаюсь, я страшусь, я в метаньи, — что с тобой!? Оля, тебе _н_у_ж_е_н_ отдых.

О Сережечке… о, да, я верю, я _б_е_р_у_ это в сердце, я — не смею глаз на тебя поднять, до чего _э_т_о_ _с_в_я_т_о_ для меня, и — знаю — для Тебя, Святая. Это не слова, это — сердце — не может всего излить тебе. Так и прими.

Я, не считаю, тебя, достаточно _ч_и_с_т_о_й?! Пре-чистой я тебя вижу! Благодарю, (как это слабо!) — за твою волю, чтобы я _в_с_е_ тебе говорил, «как совсем твоей, все _м_о_ж_н_о». О, как я понимаю. Но если бы я _в_с_е_ сказал… вот сейчас… о том, что во мне к тебе… как я……как хочу быть с тобой, любить, держать на руках, глядеть на тебя, шептать тебе, дышать тобой, обезуметь от тебя… Оля… — от слов об этом — бумага обратится в пепел, — и не передать словом _э_т_о. Это — в силе чувств, в предельной силе, — это в неупиваемой любви к тебе, доселе мне неизвестной… не бывшей… ныне лишь бьющейся во мне..! как странно!

Оля, меня не надо вести, я сам _и_д_у, всегда. Ты мне (не о тебе, — прекрасной, _в_с_е_й_ земной, — говорю здесь,) необходима духовно, для творчества. Ты — _я_в_и_л_а_с_ь. Неужели — показалась только? — и — уйдешь?

Я, мог бы быть, спокойней, без тебя?! не надо было письма 9.VI.36 г.? — ?! И ты могла так написать, мне?! Да, понимаю, ты жалела… меня! Нет, Оля. Я дрожу, от ужаса, если бы этого не случилось! Неужели в этих словах твоих есть хоть чуть сожаления… — для тебя, что у тебя такое сложное, боль такая, от _э_т_о_г_о? Не верю. Тогда ты была бы — не ты. Быть не может. А за меня… — да ты столько мне дала…нет, не могу. Ужас, ужас. Господи, помоги, чтобы не было такого смертоносного! Господи, дай же милости Твоей нам, несчастным!

Вот, уже 8 дней нет писем от тебя. Письмо последнее, от 22-го — exprès, полученный 27-го — я не могу считать письмом любимой моей Оли. Долго еще мученье? Я уже болен. Я и болями опять болен, острыми, от горя. Я перемогаюсь. Их целило счастье.

Завтра пойду к доктору — опять, Laristine опять, — я тогда оборвал лечение. А все говорят, какой вы — _д_р_у_г_о_й! Вы — помолодели непонятно, вы — как юноша стали! Я отмахиваюсь, — зна-ют, что во мне творится? — ничего не знают! Да, я _ж_и_л, я и теперь _ж_и_в_у… внутри. Вчера были у меня — мой Ивик с невестой. Она робела — и перестала, узнала _с_т_р_о_г_о_г_о_ дядю Ваню. Я их т-а-а-кой — лаской! Чудесная она, мало похожа на француженку — прямо, наша. Умная, с бойкостью, волей, — только маловата