Русская Мата Хари. Тайны петербургского двора - Александр Широкорад

В начале вечера я появилась в черном домино и маске с вуалью, чтобы меня никто не узнал. Сквозь вуаль можно было рассмотреть только мои зубы, когда я улыбалась. А улыбаться я умела.

В качестве объекта розыгрыша я выбрала Володю Лазарева, который очаровал меня своей почти мальчишеской внешностью и веселым нравом. Я примерно знала, кто он такой, и стала возбуждать его интерес к своей особе. Видя, что он уже достаточно заинтригован, я скрылась в толпе и вышла из зала. Переодевшись в вечерний туалет, я вышла в зал и подошла прямо к своему столику, чтобы продавать шампанское, делая вид, что только что приехала. К столику приблизился Володя Лазарев, не принадлежавший к кругу моих знакомых. Разумеется, он меня не узнал. Однако, когда я была в маске, он обратил внимание на мои зубы, которые виднелись сквозь вуаль, и все время повторял: «Ах, какие зубки… какие зубки». Естественно, подавая ему шампанское, я старалась не улыбаться, однако, несмотря на все усилия, не выдержала и рассмеялась, и он сразу же меня узнал. «Какие зубки!» – закричал он во весь голос и засмеялся. С того дня мы стали большими друзьями, вместе веселились и вместе пережили революцию, вместе убежали из России, а потом снова встретились в эмиграции как старые друзья. В то время, о котором я рассказываю, он жил не в самом Петербурге и лишь время от времени приезжал в город, поэтому на подаренной ему фотографии я написала: «Кого-то нет, кого-то жаль, к кому-то сердце рвется вдаль». Удивительно то, что Лазарев действительно меня любил, хотя и принадлежал к типу мужчин, от которых этого меньше всего можно было ожидать».

Одна часть мемуаристов исключает из своих воспоминаний свои внебрачные связи, другая же, наоборот, популяризует их. В «Воспоминаниях» Кшесинской, на мой взгляд, часто говорится о незначительных увлечениях, дабы скрыть серьезные романы.

После Русско-японской войны и вплоть до 1917 года в Петербурге, да и во всей России циркулировали слухи о продолжавшейся связи Кшесинской с Николаем II. Распространителями слухов были как простолюдины, так и аристократы. Волей-неволей возникает вопрос – «а был ли мальчик»? Так вот, скорей всего, была девочка.

Начну с того, что Кшесинская имела скрытый канал связи с императором. В декабре 1902 года Юлия Кшесинская, уйдя в отставку из театра после двадцати лет службы, вышла замуж за барона Цедделера. Барон был однокашником цесаревича по лейб-гвардейскому Преображенскому полку, а затем стал адъютантом императора. Сестры постоянно общались между собой, соответственно Матильда регулярно видела зятя-барона.

Сам император часто бывал в Константиновском дворце, принадлежавшем с 1892-го по 1917 год великому князю Дмитрию Константиновичу, внуку Николая I. Константиновский парк и имение Кшесинской были разделены небольшим полузасохшим каналом, а в ряде мест просто забором. Николай постоянно видел Матильду на сцене, восхищался ей и выполнял все ее малейшие указания, касавшиеся жизни Императорских театров. Могли ли канавка или забор помешать самодержцу увидеть Матильду вне сцены?

Ах, воспитание, ах, менталитет того времени! А как насчет борделей в Египте, Индии и Японии? Но тогда он был молод. А как насчет Распутина?

По сведениям члена Санкт-Петербургского общества творческих музейных работников, заслуженного работника культуры РФ Валентина Боброва[27], в сентябре 1910 года император проживал в Константиновском дворце без семьи. Матильда Кшесинская всю осень 1910 года и зиму 1910/11 года в основном провела на даче в Стрельне, редко появляясь в столице. Так, исключение она сделала 13 февраля 1911 года, выступив на бенефисе в честь своего двадцатилетнего пребывания на сцене.

А весной и летом (до июля 1911 года) Матильда вообще исчезает из поля зрения петербургского светского общества. В это время она жила в имении родственников своей подруги Симы Астафьевой в Старицком уезде Тверской губернии. Имение принадлежало дворянам Севенардам, именно тогда в первый раз пересеклись пути двух фамилий: Кшесинских и Севенардов.

Здесь же жил ее брат Иосиф, незадолго до того покинувший должность преподавателя театрального училища, со своей молодой женой. Они провели в имении Севенардов все лето и осень 1911 года и возвратились в Петербург лишь в ноябре с девочкой Целиной, которая в метриках значится как родившаяся в октябре, хотя молодоженов видели с младенцем почти все лето. Сценическая жизнь оставляла мало свободного времени, но судьба маленькой Целины, официально считавшейся дочерью брата, находилась под пристальным вниманием Матильды. В особняке на Кронверкской набережной и на даче в Стрельне девочка чувствовала себя как дома, поскольку Кшесинская не делала различия между ней и сыном Вовой. Все праздники и торжества отмечались только вместе, а брат балерины с женой и маленькой Целиной почти непрерывно жили на даче в Стрельне. На случайно найденных уникальных пленках 1914 года сохранились кадры, где маленькой трехлетней девочке Целине адъютантом Николая II оказываются, в соответствии со строгим этикетом того времени, царские почести.

Забегая вперед, скажу, что с 1920 по 1937 год Матильда была в переписке с братом Иосифом. В каждом письме Кшесинская спрашивала о Целине. В ответных письмах Иосиф рассказывал не столько о себе, своей жене и сыне Роме, сколько о Целине. О ее балетных успехах, о том, что все говорят в один голос: «Как она похожа на сцене на великую Матильду… Да она еще более талантливая…», о том, что она полюбила и вышла замуж за молодого инженера Константина Севернарда, о том, что у них родился сын Юра, о том, что Целина навсегда покинула сцену.

В своих последних письмах к брату Кшесинская уговаривала его приехать к ней в Париж или каким-то образом переправить к ней Целину. Но обстановка в стране становилась все более сложной, и реализовать это не удалось.

В 1959 году, во время «оттепели», Матильда в письме директору Дома-музея Чайковского в Клину В.К. Журавлеву писала о том, что хотела бы узнать о судьбе своего брата и о его семье. И только в начале 1960-х годов ей удалось каким-то образом получить адрес молодого инженера Юрия Константиновича Севенарда. Матильда написала ему письмо, в котором умоляла встретиться с ней. Чтобы эта встреча состоялась, престарелая Матильда, которой уже было за 90 лет, готова была приплыть на пароходе в Одессу. Но встреча не состоялась.

В письме Кшесинская писала о том, что должна сообщить Ю.К. Севенарду нечто очень важное, и просила сохранить это письмо в тайне. Молодой инженер, руководивший тогда перекрытием Енисея, весьма туманно представлял себе, кто такая Матильда Кшесинская и какое она имеет к нему отношение. Он показал письмо своему отцу Константину Владимировичу Севенарду, который в то время руководил строительством Красноярской ГЭС. Отец сжег письмо и попросил сына никак не реагировать на него.

Но вернемся назад. В августе 1911 года Матильда особенно часто устраивала приемы в своем Стрельнинском дворце. На вернисаже 10 августа князь Гавриил Константинович, сын великого князя Константина Константиновича, познакомился с балериной Мариинского театра Антониной Нестеровской. «Крошечная, легкая, пикантная, обворожительная – она показалась Гавриилу созданием неземным и страстно желанным одновременно. Ей не нравилось уменьшительное имя Тоня, и она предпочитала, чтобы ее звали Ниной. Гавриил повторял это волшебное имя как молитву, как самую прекрасную песню на свете! Противоположность тянется к противоположности: он, высоченный, застенчивый, замкнутый, избалованный, болезненный, потянулся к этой крошечной хохотушке с короной пышных светлых волос, щебечущей, словно райская птичка, безунывной, всегда всем довольной…