Брачные игры каннибалов - Дж. Маартен Троост

Статистика по этому поводу действительно поражает. На Кирибати есть единственная радиостанция, и каждую неделю по радио прилежно перечисляются лодки, которые так и не вернулись. Как правило, это открытые каноэ длиной примерно пятнадцать футов из дерева, с внешним мотором. На этих лодках нет ни парусов, ни весел, ни спасательных жилетов, ни раций, ни сигнальных ракет, ни запчастей для мотора. Что уж говорить, порой у рыбаков нет даже удочек – только леска, крючки и наживка. Остальное делается исключительно за счет мышечной силы. Представьте, что значит вытащить из воды пятидесятифутового тунца – рыбу, которой совсем не хочется идти туда, куда вы ее пытаетесь затащить, – когда в руках у вас всего лишь скользкая леска диаметром несколько миллиметров. А теперь представьте, что берега не видно и мотор отказал. Представьте зловещую тишину, единственный звук Тихого океана – водной массы, что с каждым часом относит вас все дальше от суши. Нормальный человек в этой ситуации ударяется в панику и умирает. Ай-кирибати говорит: «Ну что же, всякое бывает», а потом делает то, что нужно, чтобы выжить.

И вот что самое удивительное: чаще всего они действительно выживают. Я не располагаю статистикой о том, кто провел больше всего времени в лодке под открытым небом, но готов поспорить, рыбаки ай-кирибати наверняка в верхней десятке, что свидетельствует как об их ненормальности, так и об удивительной способности выживать. Вот слышишь, как по «Радио Кирибати» объявили, что очередные трое не вернулись с рыбалки, и думаешь: ну все, конец им. А тут месяцев через девять передают, что их нашли у берега Панамы, то есть примерно в четырех тысячах милях, и их состояние удовлетворительное. Удовлетворительное! Если бы на их месте был я, в той лодочке нашли бы лишь мои кости, рассыпавшиеся в порошок.

Разумеется, выживают далеко не все, и можно было бы подумать, что домашние, услышав, что их родные пропали в море, начинают волноваться, устраивают вахты и рвут волосы на голове, однако это не так. Когда Абарао, госслужащий, обучавший ай-кирибати гигиене, который часто работал с Сильвией и вел себя дружелюбно и профессионально, что большая редкость для госслужащих (не дружелюбие, а профессионализм), не вернулся с Майаны, куда его послали за свиньями для семейного праздника, его родные и коллеги вели себя на удивление спокойно. Я спросил одного из двоюродных братьев, почему они не волнуются, и тот ответил:

– На Кирибати мы не волнуемся первые две недели.

– А потом?

– Потом немножко волнуемся, но не показываем этого.

Прошло две недели, а от Абарао по-прежнему не было ни слуху ни духу. На поиски отправили единственную патрульную лодку на Кирибати, еще один подарок доброго австралийского народа. Через пару дней лодка вернулась, хрипя и изрыгая клубы черного дыма. Абарао не нашли. Однако у берегов Ноноути нашли очень рыбное место (Ноноути находится совсем не в том месте, куда могло бы отнести Абарао). Перспектива хорошей рыбалки вызвала столько восторгов, что патрульные не заметили риф и чуть не потопили лодку.

Через неделю по «Радио Кирибати» объявили, что у берегов Науру Абарао подобрал корейский рыболовный траулер. Состояние его было удовлетворительным. Мне хотелось знать, как чье-либо состояние может быть удовлетворительным спустя три недели плавания на открытой лодке под палящим экваториальным солнцем.

– Свиная кровь, – ответил Абарао, когда в скором времени мы с ним увиделись вновь. Видимо, в отчаянии человек способен придумать немало креативных способов использования свиней не по назначению, но мне бы такое точно в голову не пришло. Глядя на поросенка, я вижу бекон, свиные отбивные, вырезку, ветчину, но никак не источник жидкости.

Абарао было около тридцати пяти лет, и, хоть он не упускал случая посмеяться над пережитым, вокруг него витала аура человека не от мира сего, точно недели скитания по течению и сопровождающий их страх и изнурительная скука открыли ему знание о смерти, которого он вовсе не желал. Чтобы укрыться от солнца, он большую часть времени проводил в воде, ухватившись за борт лодки.

– А как же акулы? – спросил я. Одно дело встретить акулу на рифе, где помимо тебя куча всего вкусного, и совсем другое – в открытом океане, где ты для нее приятный обед.

– Да, акул я видел, но не поймал.

Видите ли, ай-кирибати отличаются от нас с вами. Мы – верхушка пищевой цепи, и точка, считают они. Ответ Абарао напомнил мне историю, как-то рассказанную Джоном, волонтером из Англии. Он плавал с маской в лагуне и заметил, что вокруг него нарезает круги акула. Мгновенно вынырнув, он крикнул своим сопровождающим в лодке: «Тут акула! Подгоните лодку, пожалуйста!» Но было слишком поздно. Стоило его друзьям ай-кирибати услышать «акула», как они попрыгали в воду и стали пытаться ее поймать. Как я уже говорил, ай-кирибати отличаются от нас с вами.

Причина небольшого приключения Абарао в открытом море заключалась в том, что на полпути между Майаной и Таравой у него кончился бензин. «А запасную канистру забыл», – смущенно объяснил он. «Забыл» является главной причиной всех подобных случаев на Кирибати, однако мне приходилось слышать и более тупые объяснения, почему люди терялись в океане. Рекорд по этой части принадлежит Эпи и Джозефу, двум католическим миссионерам с Самоа и Тонги, которые однажды вывели в море лодку католической школы. И потерялись.

– Мы следовали за птицами, – признался Джозеф, когда я встретил его несколько месяцев спустя. – Думали, птицы летят туда, где рыба, но птицы все улетали и улетали, а мы плыли и плыли за ними, а рыбы все не было. Потом заметили, что суши уже не видно.

– И что сделали?

– Выключили мотор.

Тогда я понял, что если рыбакам с Кирибати нельзя доверять, то товарищам с Самоа и Тонги и подавно. Эти идиоты были всего в паре миль от берегов Таравы. Обратный путь можно было бы прочесть по облакам. В облаках отражаются цвета лагуны, и когда они плывут над атоллом, то окрашиваются в бледно-зеленый – то есть самого острова не видно, но его местонахождение очевидно. Но поскольку миссионеры не были знакомы с этой простейшей техникой островной навигации, они поплыли по течению.

– В первую ночь вдруг раздался громкий шум, и лодка чуть не опрокинулась, – сказал Джозеф. – Это был кит, он проплыл совсем рядом. Я видел его глаз.

Он аж затрясся при одном воспоминании, и это неудивительно. Для католического миссионера встретить кита посреди океана весьма символично.

– Больше рыб мы не видели, – продолжал он. – И ничего не поймали. А потом на лодку села птица, и я ее схватил.

Я спросил, где они брали воду.

– Один раз пошел дождь, и мы набрали литра три.

– И все? – ужаснулся я. – Одна птица и три литра воды?

– Угу.

Несчастные миссионеры проплавали три недели. Когда волны грозили перевернуть лодку, они включали мотор, но по большей части плыли в тишине по самому большому океану в мире. Они молились. Постоянно. И видимо, кто-то их услышал: их подобрали корейские рыбаки и отвезли в Папуа – Новую Гвинею. В конце концов, они вернулись на Тараву и с тех пор мучаются угрызениями совести. Мало того что католической школе пришлось заплатить кругленькую сумму за перелет с Папуа – Новой Гвинеи – нигде в мире перелеты не стоят так дорого, как в Тихом океане, – они вдобавок лишились своей лодки.