Как все было - Джулиан Барнс

Он не изменился, душка Оливер. Одолжи соверен, отдай жену. В сущности, он паразит, понимаете? Сноб, белоручка и паразит.

Что-то он такое плел, я не прислушивался, на тему о том, Что Связывает Вместе Пары и Что Связывает Вместе Общество. Одно из тех умных маленьких эссе, которые он так лихо писал, когда мы с ним учились в школе. Почему гулять на стороне – это ну просто Французская революция. Когда-то, когда я был маленький, такие вещи производили на меня впечатление. Потом, помню, он как-то перешел от этого к рассуждениям насчет рыночного фактора. Тут я немного прислушался, потому что когда Оливер выказывает себя полным дураком, это все же занимательнее, чем когда он выказывает себя дураком только наполовину. Так что я выслушал его аргументы Я взвесил его доказательства, и в целом его мысль сводится вот к чему (поправьте меня, если я слишком упрощаю): в том, что я сплю с твоей женой, виноват Рынок. Вот, оказывается, в чем причина. Я-то думал, причина в том, что ты в нее влюблен, или что ненавиА Г1ь меня, или и то, и другое. Но если причина – Рынок, то я, малое колесико в рыночной машине, теперь, конечно, понимаю, почему ты так поступаешь. У меня сразу на душе полегчало.

Тут он сунул в рот очередную сигарету (девятую за вечер, я считал), и выяснилось, что у него кончились спички.

– Давай-ка, браток, перепихнемся по-голландски, – сказал он мне.

Выражение это мне было незнакомо и, возможно, оскорбительно, поэтому я не ответил. Оливер наклонился ко мне, вынул у меня из пальцев курящуюся сигарету, стряхнул пепел, раздул докрасна кончик и прикурил свою сигарету от моей. В том, как он все это проделал, было что-то отвратительное.

– Это и называется, браток, перепихнуться по-голландски, пояснил он с наглой, омерзительной ухмылкой.

И тут я решил, что с меня довольно. Еще и «браток» вдобавок. Я встал и спросил:

– Оливер, а ты целоваться по-эдинбургски никогда не пробовал?

Он, очевидно, решил, что мы обсуждаем новые выражения, и может быть, даже подумал, что я даю ему совет, как обращаться в постели с моей женой.

– Не пробовал, – ответил он, оживившись. – Я в столице скоттов не бывал.

– Я тебе покажу.

Я встал и показал рукой, чтобы он тоже поднялся. Он встал рядом, покачиваясь. Я взял его за грудки и заглянул ему в лицо, в страшное, потное лицо того, кто … мою жену. Когда? Когда последний раз? Вчера? Третьего дня?

– А вот это поцелуй по-эдинбургски, – сказал я и с силой боднул его головой прямо в лицо. Он опрокинулся навзничь, сначала вроде как полусмеясь, будто я собирался ему что-то показать, но не вышло. Потом, убедившись, что это не ошибка, он удрал. Он вообще-то нельзя сказать, что такой уж бесстрашный кулачный боец, наш Оливер. Точнее сказать, он просто отчаянный трус. В кабак рискует зайти, только если там дамский вечер, если вы знаете, что это такое. Он объясняет, что у него отвращение к физиче– , скому насилию из-за того, что его в детстве папаша бил. Чем, интересно? Свернутой в трубочку газеткой?

Знаете что? Я не хочу больше говорить об Оливере. Вообще никогда. У меня никаких сил не осталось после вчерашнего. Да еще этот кретин измазал кровью ковер.

Хотите знать, как я себя чувствую? Могу объяснить. Мы в школе часто играли в солдат. У нас был Сводный Ученический полк. Вот, например, как чистят винтовку. Берешь лоскут два на четыре, скатываешь потуже и вставляешь в очко шомпола, конец шомпола запускаешь в ствол и тянешь тряпицу через дуло. Она идет туго, так как очень плотно прилегает к стенкам ствола, но идея в том, чтобы протянуть ее во всю длину насквозь, от затвора и до дула. Не такая простая операция. И я так же себя чувствую: словно через всего меня кто-то протягивает на проволоке лоскут, в зад втыкает, через нос вытаскивает, и так раз за разом. В зад втыкает, через нос вытаскивает.

А теперь не приставайте ко мне больше, ладно? Мне надо побыть одному. Спасибо.

Тлеют в пепельнице две сигареты, Мы сидим вдвоем, любовью согреты… Но приходит третий, чужой человек…

Вы-то, конечно, знаете, спят они или нет. Конечно} знаете. Так скажите мне. Ну пожалуйста, скажите, а?

СТЮАРТ:

Дотлевает моя сигарета Я буду блуждать всю ночь до рассвета Плакучая ива плачет по мне Птицы ночные щебечут во сне Мне так горько так одиноко

Это Патси. Нельзя не узнать, верно ведь? Это из ее песни «Блуждаю ночью».

Я поставил эту запись Джилиан. И спросил ее мнения.

– Не знаю, у меня нет мнения, – ответила она.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда я поставлю еще раз. Проиграл ей еще раз. На случай если вы не знаете этой песни – на мой личный вкус, это один из ее шедевров, – в ней говорится про женщину, которую оставил любимый, и она «блуждает ночью» в надежде, что вдруг он ей где-нибудь встретится и, может быть, она уговорит его вернуться.

Когда песня кончилась, я посмотрел на Джилиан: она стояла с таким… отвлеченным, что ли, выражением на лице, как будто оставила что-то жариться на плите, но не важно, пусть подгорит, не все ли равно. Она опять не сказала ничего, и меня это, само собой, немного задело. Ей-богу, я, например, нашел бы, что сказать про одну из ее самых любимых песен.

– Я еще раз поставлю

Плакучая ива плачет по мне Птицы ночные щебечут во сне Мне так горько так одиноко

– Ну, что ты все-таки про эту песню думаешь?

– Думаю, – ответила она, – что автор упивается тошнотворной жалостью к себе, несчастненькому.

– А по-твоему как? – заорал я. – По-твоему как? Не то чтобы вдрызг пьян. Просто пьян.

МАДАМ УАЙЕТТ: Я хочу заметить вот что. Говорят, то или это, мол, подтверждается статистикой. Ну, верно, подтверждается. Но на мой взгляд, опасно всякое время. Я повидала много разных браков, долгих, коротких, английских, французских. Опасный срок – семь лет, кто спорит. Но и семь месяцев – тоже опасный срок.

Одну вещь я не могла рассказать своей дочери. Через год после того, как я вышла за Гордона, у меня был роман. К тому, как мы с ним жили, это не имело никакого отношения, мы любили друг друга. Но все-таки у меня произошел мимолетный романчик. Я слышу, вы говорите: «Ах, как это по-французски». О-ла-ла! Не так уж и по-французски. Одна моя приятельница, англичанка, завела роман –через полтора месяца после свадьбы. И тут нечему особен– ' но удивляться. Можно быть счастливой и в то же время чувствовать, что ты в ловушке. Можно чувствовать себя под зашитой и одновременно паниковать, это старо как мир. В определенном смысле самое опасное время– это начало замужней жизни, потому что – как это сказать? – сердце размягчается. L'appetit vient en mangeant.[48]Когда человек влюблен, ему легче влюбиться. Ах, я, конечно, не собираюсь состязаться с Шамфором, вы же понимаете, это просто мое наблюдение. Некоторые думают, что тут все дело в сексе, кто-то плохо выполняет свой супружеский долг, но я считаю, причина не в этом. Дело в сердце. Сердце размягчено, а это опасно.