Воровская правда - Евгений Сухов

Варвар во время поверки подсчитал, что его кодла в лагере наиболее многочисленная, а это хорошая заявка на лидерство. Вместе со своей свитой он прибыл в лагерь одним из первых и уже считал себя здесь старожилом. Он успел подмять под себя сотни полторы урок: кого ласковым словом, кого авторитетом, непокорных — страхом, пригрозив порезать.

Тем вечером Варвар покумекал и решил, что пора уже расширять свое влияние и укреплять авторитет, тем более что вновь прибывшие показались ему вполне подходящими мальчиками для битья, которым досточно погрозить пальчиком и развести по темным углам.

Варвар был из потомственных каторжан. Отец его слыл знаменитым на всю Москву громилой, а мать была известной проституткой, специализировавшейся на малолетках и отдававшейся прыщавым гимназистам за пять гривенников. Он чрезвычайно гордился своей воровской родословной и любил рассказывать о том, что впервые отведал женщину в неполных двенадцать лет. Основным его ремеслом был грабеж; кражами он пренебрегал, к карманникам относился снисходительно. Он никогда не шел на компромиссы, считая их непростительной слабостью, а самым удачным аргументом в диалоге считал девять граммов свинца.

Варвар был ярко выраженным лидером и не желал делиться властью с кем бы то ни было.

— Уж не нас ли ты за сук принимаешь, конопатый? — ехидно произнес мужичонка лет пятидесяти в новеньком сером бушлате.

Это был знаменитый вор с погонялом Хрыч, известный всей Сибири тем, что в начале тридцатых годов сумел выиграть войну у жиганов на Алтае, устроив четырем десяткам непокорных поистине Варфоломеевскую ночь. За эту акцию жиганы приговорили его к смерти, после чего он окружил себя «торпедами», которые готовы были пожертвовать собой ради своего лидера.

— А ты что, падла, себя к сукам не относишь?! — гаркнул в ответ Варвар, не догадываясь еще, с кем имеет дело.

— Ефрем, убей этого ржавого, он мне не нравится, — обыденным тоном произнес Хрыч, как будто предложил попить чифирчику.

Ефрем был смертником. В прошлом месяце, играя в «три косточки», он умудрился проиграть Хрычу свою жизнь, и с тех пор старый вор в законе распоряжался им так, словно Ефрем являлся его собственностью. О непослушании не могло быть и речи — оно каралось смертью.

Понизив голос, Хрыч добавил:

— Если порешишь этого говорливого фраера, считай, что твой долг погашен. Лети, птаха!

— Будет сделано, — проговорил Ефрем, сделав шаг вперед. — Считай, что его душа уже отправилась к праотцам.

— Ну! Ну! Иди сюда, пернатый! — воскликнул Варвар почти радостно. — Я вижу, что тебе жить надоело. Молись, чтобы сдохнуть сразу и без мучений!

— Может, я его порешу, Варвар? Что ты будешь руки марать об эту нечисть? — обратился к вору парень лет двадцати пяти, один из его подпаханников. По своей природе он тоже был настоящим хищником и не мог долго существовать без потасовок и побоищ, выискивая для этого даже самый незначительный повод.

— Всем стоять! Я сам порешу обоих! — объявил Варвар. Он вытянул руку, и зэки увидели в его ладони отточенный до блеска нож. — Ну, давай же, чего ты ждешь, сука?!

Варвар обращался с ножом так же уверенно, как опытный хирург со скальпелем. Подобно фокуснику, он доставал его бог знает откуда, а потом точно так же перышко исчезало. Между блатарями частенько практиковались поединки на ножах, и Варвар пока не проиграл ни одного из них, всякий раз уверенно наматывая кишки противника на клинок. Лишь последняя дуэль оказалась для него не совсем удачной и весьма памятной — нож матерого уркача разрезал ему рубаху и, скользнув по шее, оставил на ней заметный шрам. Уркач закончил жизнь, пригвожденный перышком к стене, а гноившаяся рана еще долго напоминала Варвару о случившемся.

Смертник Ефрем шагнул вперед, держа в руке финку. Для него жизнь в рабах у Хрыча была невыносимой. Хрыч вообще был трудным хозяином, он частенько нещадно избивал своих рабов за самые ничтожные провинности. Так что Ефрем уже давно мечтал избавиться от тяжелого ярма. Сейчас освобождение было близко, как никогда, путь к нему лежал через труп наглого верзилы, называвшего себя Варваром. Чтобы убить его, Ефрему не нужно было даже разжигать в себе ненависть. Убийство было его обычной работой, которую он регулярно выполнял по решению сходняка. Ефрем считался в команде Хрыча штатным палачом и гордился своей должностью.

Ефрем не стал делать лишних движений, поскольку не собирался вступать с громилой в рукопашную схватку. Он лишь мгновенно выбросил руку вперед, и Варвар, сделав неуверенный шаг в сторону, схватился за горло, зашатался и, хрипя, упал на колени. Из горла у него торчал нож, а кровь тонкой неровной струйкой быстро сбегала по желобку на рукоять и капала на черный бушлат. Варвар пытался что-то сказать, но из его могучей груди вырывались только невнятные сиплые звуки. Он рухнул на колени, постоял с минуту, стекленеющими глазами обводя окружавших его зэков, а потом неловко завалился на бок.

— Убил, сука! — выдохнули стоявшие рядом воры.

А Ефрем радостно подумал о том, что с этой минуты он более не раб и теперь может с толком распоряжаться честно отработанной свободой. И уж чего он теперь точно никогда не будет делать, так это ставить на кон собственную жизнь, даже спьяну. Но не успел Ефрем отойти в сторону, как к нему подскочил низкорослый урка с перекошенным от злобы лицом и что было сил всадил палачу в бок длинную финку.

— Получай, сучара! — истерически крикнул коротышка.

Голос у коротышки был злорадный, он разом вывел всех из оцепенения, и уже в следующую секунду блатные, извлекая на свет божий припрятанные заточки, ножи и прочие орудия смерти, бросились резать друг друга без разбора и без оглядки.

Возле барака раздавались истошная брань, крики, стоны; перемешалось все — мат, проклятия, мольбы о помощи, визги, треск переломанных костей, чавканье кровавых внутренностей, вываливающихся из распоротых животов… Хрыч, вооружившись длинной финкой, окруженный кодлой верных ему зэков, словно король верными вассалами, вклинился в самую гущу драки и резал, резал.

— Бей сук! — орал он в обезумевшую толпу, обдуманно и взвешенно нанося удары.

Тимофей Беспалый равнодушно взирал на побоище, стоя на сторожевой вышке. «Началось!» — подумал он. Ему пришла в голову мысль, что если бы он сейчас не был начальником колонии и не имел бы охраны из автоматчиков, то наверняка принял бы участие в кровавой разборке.

Капитан Морозов вопросительно смотрел на полковника Беспалого.

— Что будем делать, товарищ полковник? Может, все-таки разнять их?

— О чем ты говоришь, Пингвин? Еще рано! Ты хочешь лишить зэков удовольствия, а меня такого неповторимого зрелища?! Я тебе никогда не прощу, если оно так быстро закончится. Ты только посмотри, какие у нас в стране богатыри! Из них прямо каждый Илья Муромец да Алеша Попович! Сколько удали, сколько куража! Можно только позавидовать. Знаешь что, Пингвин, ну вот ей-богу, если бы не мои полковничьи погоны, сам бы бросился в эту свалку. Ба! Да среди них немало людей, с которыми я знаком лично. Вон видишь того долговязого мужика с длинной заточкой? Когда-то мы вместе с ним чалились в одном из лагерей. Хочу сказать тебе, что вор он был авторитетный, такие, как он, не сдаются. Но и мы должны помнить слова нашего вождя товарища Сталина: если враг не сдается, его уничтожают! Эх, какие все-таки удальцы наши уголовнички! За воровскую идею они согласны не только шкурой пожертвовать, но и жизнь отдать, — не переставал удивляться Тимофей Беспалый. — Сейчас между суками и ворами начнется такая война, что только держись!