Смерть императора - Александр Старшинов

– Ты? Зачем? – Сладкоежка с изумлением уставился на Молчуна.

Он многое предвидел, ловко рассчитывал, но вот то, что должник его (и фактически будущий раб) взбунтуется, – не ожидал точно. Сладкоежку Молчун слегка придушил, но не насмерть, а до бессознательного состояния и связал заранее приготовленными ремнями.

Потом плеснул в лицо водой.

– Я сейчас пошлю за декурионом. Думаю, он будет рад сообщить самому императору, что поймал похитителя детей.

* * *

Молчун ошибся – во флигеле заперты были далеко не все. Не было здесь Аристобула, украденного когда-то у Гермии, не нашлось и еще десятка мальчишек и девочек, которых покупал Сладкоежка в течение нескольких лет. Одни выросли и перестали его интересовать. Другие – умерли. Третьих он продал на Восток. Всего во флигеле Молчун обнаружил шестерых детей – трех девочек и трех мальчиков. Все они носили рабские ошейники. Но имена, выбитые на них, звучали отнюдь не как рабские. Эмилия. Сабина. Терция. Гай Осторий.

Молчун поднял на руки малыша и прижал к себе. Зачем этому уроду понадобился крошечный мальчишка? Для любовных утех он не подходил еще… разве что издеваться над ним и глядеть, как ребенок захлебывается криком. Наверное, вольноотпущеннику нравилось мучить их – детей свободных, ставших его рабами. За прежние издевательства, что чинили его хозяева, он платил уже другим – неменьшей мукой.

Фальшивую Авидию Молчун нашел в спальне – как он и предвидел – в тунике из прозрачной стеклянной ткани, чисто вымытую, накрашенную и надушенную. Девочка походила на ледяную статуэтку – она и дышать боялась.

– Все кончено, малышка. Как твое настоящее имя?

– Кора, – выдавила не сразу.

– Видишь, я все исполнил, как обещал. Идем со мной, Кора. Тебе здесь нечего делать.

И Молчун пошел вон из дома Сладкоежки, неся маленького Гая на руках.

Кора шла следом. Молчун закутал девочку в одеяло.

У ворот виллы к ней кинулась нянька настоящей Авидии, подняла на руки и, вопя и причитая, бегом потащила на виллу Нигрина. Ну и жадная бестия, пришлось отвалить ей сотню денариев за участие в этом деле.

– С малышкой ничего не случилось? – спросила Арсиноя.

– Бедняжка напугана, и только. Нянька даст ей сонного питья, и наутро девочка даже не вспомнит, что с нею было.

– О да… эта старуха знает толк в настойках… – кивнула Арсиноя.

* * *

Вечером, когда уже всех спасенных детей (кроме Гая и Коры, которую нянька Авидии переодела в скромную простую тунику) увезли либо родители, либо кто-то из знакомых и дальней родни, Арсиноя, лежа в бассейне с теплой водой вместе с Молчуном, спросила палача будто ненароком:

– Что для тебя главное, Секст? Деньги? Риск? Свой дом?

– Вернуть долг, – ответил Молчун.

– Кому? – изобразила непонимание Арсиноя. – Этому ростовщику? Так все его имение конфискуют… Ты ничего ему не должен – уж об этом Нигрин позаботится.

– Нет, я о другом долге, – покачал головой Молчун. – Омоем контубернале Приске.

Более ни о чем он распространяться не стал. Арсиноя усмехнулась.

– Секст… я ведь знаю – никто не похищал Авидию. Нянька опоила ее настойкой, и девчонка мирно спала в своей спальне, пока ты штурмовал виллу. Вместо нее в одеяле ты вынес чужую девчонку.

– Сладкоежка похищал детей свободных. Разве ты не рада, что его поймали?

– Ты должен был посвятить меня в свой план.

– И ты бы согласилась мне помочь?

– Нет.

– Вот видишь. Значит, я правильно сделал.

– Нигрин не даст замять это дело, – помолчав, заметила Арсиноя. – Умно… Но ведь затея могла сорваться. Моих людей убили бы. Что скажешь?

– Ты останешься в этом поместье навсегда…

– Зато ты завтра его покинешь! – выпалила Арсиноя.

Маленький Гай Осторий спал в эту ночь в спальне для гостей и будил криками спящую рядом Кору.

* * *

Когда Сладкоежку повезли распинать, толпа валила за город поглядеть, как будут привязывать к кресту жирную тушу вольноотпущенника. Богач наверняка бы выкрутился, если бы крал у бедноты. Вот только найденные в его доме дети принадлежали тоже людям богатым. А попытка похитить племянницу Нигрина прямо из дома – что Сладкоежка отрицал совершенно безрезультатно – гарантировала ему смертный приговор.

Сына своего Гермия так и не нашла. Но решила взять в дом вольноотпущенницу Молчуна Кору. Девочка обещала вырасти красавицей. Кто знает, может быть, однажды, уже сделавшись хозяйкой лавочки тканей, она встретит бывшего гладиатора, которому за победу на арене вручили деревянный меч и дали свободу. Нижняя часть лица его окажется изувечена давним переломом челюсти, а на груди и руках – немало шрамов от мечей и трезубцев. На арене гладиатора кликали Быком, за невнятное мычание вместо речи. Но он помнил, что когда-то мать называла его Аристобулом.

Но пока еще никто не знает – распорядится так Судьба или нет… Она ведь так капризна, и то, как она все закрутит, напридумывает, искорежит, – предугадать никогда нельзя.

Разными дорогами идешь ты по миру.

Бывают дороги привычные – которыми ты следуешь день ото дня, – ноги сами идут по ним, взгляд отмечает знакомые приметы. Такие дороги становятся частью тебя. Мы сворачиваем на них по привычке – хороша ли та привычка или нет – уже не задумываемся об этом. Знаешь наперечет милевые столбы, помнишь все надписи на каждом.

Есть дороги, на которые нас толкает чужая воля. Такая дорога трудна и тяжела вдвойне – тот, кто слаб душою, постарается как можно скорее уговорить себя, что это – именно его дорога, он ее любит до беспамятства и хочет по ней идти. Другие, отшагав ненавистный путь, намертво забудут, что шли по этой дороге когда-то, даже милевой камень на обочине им ни о чем не напомнит, даже гробница товарища, на которой ты выбил свое имя в посвящении, не заставит тебя вспомнить об этом пути. Ты решишь, что это – просто кто-то другой, носящий такое же имя, оставил на этой дороге свой след. И, пройдя по второму разу, все точно так же забудешь, как и в первый.

Есть дороги удивительные – каждый шаг по такому пути – погружение в тайну. Каждый поворот – как открытие.

Есть дороги пустые – на них ничего не находишь – только теряешь. Но ты почему-то возвращаешься на этот проклятый путь в надежде достичь – и снова проходишь дорогой потерь.

Бывают дороги ненужные, которые ты проходишь неведомо зачем, их длинные змеиные кольца уставлены по обочинам гробницами зря потраченного времени.

И, наконец, есть дороги, на которые во второй раз ступать не следует.

Именно такой была дорога в Хатру. Впрочем, во второй раз по ней из всего римского отряда ехал только трибун Приск – для остальных дорога эта была в новинку и еще не выказала своей сущности. У каждого на этом пути были свои тревоги и заботы.