Обрыв - Ольга Дашкова

– Что с ним? – выдавливаю из себя вопрос и так боюсь услышать ответ.

– Все хорошо, мы договорились.

– О чем?

– Он забывает о тебе, но помнит, чья ты жена. Я забываю о нем и этой несчастной, проблемной компании. На время. Но я был очень убедителен. Ты знаешь, я умею, когда захочу.

– Ты говоришь правду?

– Разве я тебе когда-нибудь врал, Птичка?

Заглядывает в мои глаза, ища там ответ или подтверждение своей правоты. Нет, он никогда мне не врал.

– Он жив? – последний вопрос, ответ на который я хочу знать, больше ничего не важно.

– Жив. Но мне очень, очень нужен вход в эту область. Я сказал, что он будет, но сука, ты, Вероника, сука, как всегда, все испортила!

– Причем тут я?

– Потому что все идет через жопу, когда я думаю о тебе. Хотя ты знаешь, он держался молодцом, такой патриот. За край, за область, за народ, за жизнь без наркоты, хоть на выборы выдвигай. Зачем ему какая-то шлюха, как ты?

– С ним все в порядке?

– Птичка, еще одно слово, я разверну машину и всажу пулю в его голову. Лично.

Хочется сказать ему спасибо, но язык не поворачивается. Горло словно стянуло железной проволокой. Егор жив, это главное, остальное неважно. Остальное не имеет значения. Все правильно, так и должно быть. Именно так, никак иначе, ну кто я такая, чтобы на меня променивать целые компании. Нет, все правильно.

Любой бы так поступил, ну кто в здравом уме будет разменивать состояния на женщину с сомнительной репутацией? На какую-то шлюху? Все правильно, я не виню его. Наши отношения, если их можно назвать отношениями, изначально никуда не вели.

В голове, словно колокольный звон, звучат одни и те же фразы. Они повторяются, откладываются на сердце толстым осадком. Слезы сами текут по щекам, отворачиваюсь к окну, чтобы Толя их не видел. Главное, что он живой, остальное не имеет значения. Остальное уже не важно.

Вера

Рейс задерживали, не выпускали даже частные джеты. Толя нервничал, постоянно с кем-то разговаривал по телефону, словно и забыл обо мне. Вот бы это случилось на самом деле. Нас накормили, но кусок не лез в горло. Сжимала в руках свой старый телефон, но не помнила ни одного номера.

Даже если бы и вспомнила, что я скажу Егору? Прости, извини, так получилось, мой муж подонок. Смешно, но не до смеха. Я бы просто хотела услышать его голос, мне нужно знать, что с ним все в порядке, что ему ничего не угрожает. Надеюсь, очень надеюсь на Глеба, пусть он его защитит любыми способами.

Как только разрешили взлет, уже почти в восемь утра, начало болеть сердце. Долго умывалась холодной водой, грешила на крепкий кофе. Толя вроде успокоился или закинулся очередной дозой, но ко мне не лез. Летели долго. Периодически проваливаясь в сон, видела только кошмары, от которых резко просыпалась в холодном поту.

Не хотела верить, что такое может случиться и случилось на самом деле. Не хотела больше этого видеть, но, закрыв глаза, словно летела с обрыва в пропасть. Задыхалась, кричала, срывая голос, чтобы они остановились, чтобы прекратили его избивать.

Егор стоял на коленях, кругом большое и темное пространство, много автомобилей, вроде подземная парковка. Трое методично наносят удары, мужчина совершенно ослаблен, он не отвечает, принимает все покорно. Светлая рубаха залита кровью, голова безвольно свисает на грудь.

Почему он не сопротивляется? Почему рядом никого нет? Где Глеб, где вся охрана? Все очень реалистично, я будто вижу все со стороны. Кричу, разрывая легкие, чтобы они остановились, чтобы не трогали, не делали ему больно. Егор заваливается на бок, его продолжают избивать, пиная ногами.

Мне так безумно больно самой, сердце болит, обливается кровью. Я плачу, просыпаюсь, слезы бегут по щекам, руки трясутся.

– С вами все в порядке?

Улыбчивая стюардесса с тревогой заглядывает в мое заплаканное лицо. Пытаясь понять, что со мной.

– Да, спасибо. Все в порядке.

– Может быть, воды?

– Принесите, что покрепче. Виски со льдом.

Он солгал, Толя солгал мне в том, что не трогал Егора. А, может, это просто кошмар, дурной сон? И мои страхи напрасны. Пусть это будет так.

Стюардесса принесла спиртное, сделав пару глотков, тут же вспомнила, как Егор вливал в меня коньяк, как потом между нами был совершенно дикий секс. Вкус его губ на моих, вкус коньяка и запах его тела. Толчки внутри меня, глубоко, так, что мое лоно сжимается от воспоминаний.

Я забыла, забыла сказать ему самое главное. Пусть даже он бы посмеялся надо мной или промолчал бы, но сейчас мне было так важно, чтобы я сказала ему эти слова. Там, стоя у автомобиля, который должен был увезти меня на какую-то далекую заимку в тайге. Я должна была сказать, что люблю его.

Я чувствовала, как он смотрит на меня в то утро, стоя на крыльце особняка. Открыв глаза, я увидела его в лучах яркого морозного солнца, снежинки путались в его волосах, карие глаза смотрели с интересом, а я совершенно не слышала, что он мне говорит. Дурная женщина. Мои первые слова о любви так и не были произнесены. Но я уже тогда его любила.

– Уважаемые пассажиры, наш самолет совершает посадку…, – из динамиков полилась плавная речь бортпроводницы. – Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки.

Я даже не почувствовала, как шасси коснулись посадочной полосы. За иллюминатором разливалось ласковое южное солнце. Подали трап, Толя не прицепившись за время полета ко мне ни разу, схватил за руку и потащил на выход.

Странно, но наш борт остановился где-то на задах аэропорта, машина не подъехала, пришлось идти пешком до стоянки. Недавно шел дождь, мокрый асфальт и лужи. Толя идет, широко шагая, охрана чуть успевает за нами, в воздухе напряжение и тревога.

Открытая парковка, кругом высокий забор, Толя останавливается, замирает около черного автомобиля, смотрит на меня. Но внезапно сильно дергает головой назад, птицы срываются с натянутых проводов, охрана падает на землю. Я стою, не в силах сдвинуться с места, смотрю на круглое отверстие в Толином лбу. Снайпер. Его снял снайпер четким профессиональным выстрелом в лоб.

Откуда-то подбегает охрана, валит меня на мокрый асфальт рядом с мужем. Грузное тело прижимает меня к земле, от кого-то защищая. А я смотрю, как загипнотизированная, на Толин лоб и ровное отверстие в нем. Кровь, растекающаяся под ним, только делает асфальт еще темнее, но на кровь она не похожа, просто черная жидкость. «У него даже кровь черная», – вот вторая мысль после увиденного, а первая была: «Как красиво». Я точно больная, если считаю смерть красивой.

Открытые глаза смотрят в голубое небо, рот слегка приоткрыт, словно в удивлении, и лужа черной крови под его головой. Слишком красивая и слишком легкая смерть для Толи Беса.