Галера для рабов - Кирилл Казанцев

– А я восемь, – проворчал Зуев. – После института сразу повезло… Вернее, не повезло, а сам своим трудом всего добился.

– А я три, но это ничего не меняет, – огрызнулся Вышинский. – И не рано ли вы хороните Желтухина, господа? Этот скользкий тип хитер, как лис.

– Увы, – вздохнула Статская. – Чудес не бывает…

– В этой стране бывает все, Маргарита Юрьевна, – прозвучал за шторой насмешливый голос. – Ведь наша страна, как известно, исключение из правил.

Все резко обернулись, расплескивая алкоголь. Взорам потрясенной публики предстал майор Желтухин собственной персоной. Живой, невредимый и сохранивший боевой настрой. Он вкрадчиво, отогнув шторку, вошел в кают-компанию. Глаза хитровато поблескивали, физиономия была загадочной, как у сфинкса.

– Блин, – проговорил Бобрович, обрывая потрясенную паузу. – Все окончили нормальные школы, а вы, Желтухин, – как видно, разведшколу.

– Твою-то мать… – приторможенно пробормотал полковник. – Лопни мои глаза и разрази меня гонорея…

– Охренеть, – простодушно сказала Евгения Дмитриевна.

– Желтухин, тысяча чертей… – обмякла, как спущенный шарик, Статская. – Никогда бы не подумала, что буду рада вас видеть.

– Обниматься не будем, но событие выдающееся, – согласился Вышинский.

– Но какого черта?! – возмутился Зуев. – Вы специально решили помотать наши стальные нервы, чтобы мы тут окончательно впали в панику?! Вы что творите, Желтухин?!

– Что пить будете? – осклабился полковник.

– Что нальете, то и буду, Федор Иванович, – полковник загремел стаканами, а майор лисьей поступью добрался до стула и вальяжно расселся. Он видел всех. И людям от его пытливого едкого взгляда становилось не по себе. – Трагедия положений, так понимаю, продолжается, – вкрадчиво сказал Желтухин. – Спасибо, Роман Сергеевич, за «хитрого лиса», а вам, Федор Иванович, за признание моих умственных заслуг. На самом же деле ничего выдающегося в моих извилинах нет… Прошу прощения, если заставил вас понервничать, просто я тоже хотел кое-что предпринять – обидно, что резвятся только наши противники. Собственно, господа, мне плевать, что вы обо мне думаете. Не секрет, что в первую очередь я переживаю за себя, а потом уж за вас. Меня им не взять, поскольку я не такой лопух, как некоторые… Вы спали, я вышел из каюты, пошатался по судну, украдкой понаблюдал за командой, которая занимается сегодня своими делами, словно ничего и не было. Это, знаете ли, любопытно… Весьма познавательно, господа, наблюдать за людьми, которые не знают, что за ними наблюдают. То же самое касается и вас – я следил с кормы за вашими перемещениями, потом поднялся через надстройку, стараясь не спотыкаться о членов экипажа, внимательно слушал вас, отчасти подглядывал.

Желтухин отпил из стакана с бурбоном и с каким-то гастрономическим удовольствием стал разглядывать притихших людей.

– Вы что-то выяснили, Желтухин? – догадался полковник.

– Думаю, да, – майор самодовольно усмехнулся. – Федор Иванович по крупному счету был прав в своих выводах, но не совсем. Имелась у меня парочка подозреваемых. И знаете, наблюдая за экипажем и незримо присутствуя при вашей беседе здесь, я заметил несколько интересных вещей, касающихся кое-кого из команды и пассажиров. Именно эту публику я, к слову, и подозревал.

Желтухин сделал паузу. Он просто наслаждался учиненным им «саспенсом». Такое впечатление, что он наблюдал за повешенными, которые дергались в петлях.

– Ну, не томите, Желтухин, – взмолилась Статская. – Говорите скорее, кто эти злодеи.

– Я прошу прощения, – нахмурился Зуев. – Но что бы ни сказал этот явно предвзятый человек, это не будет истиной во всех инстанциях. А всего лишь мнение одного из пассажиров.

– С которым, кстати, тоже следует разобраться, – проворчал Бобрович.

– Вот именно, – сказала Евгения Дмитриевна, дерзко поднимая глаза.

– Протестую, – сухо засмеялся Желтухин. – Со мной не надо разбираться. Я именно тот, за кого себя выдаю. В чем же я предвзят, Павел Гаврилович? В том, что собираюсь выявить истинного злодея, а не какого-нибудь сфабрикованного и высосанного из пальца?

– Да говорите же скорее, Желтухин, – разозлился Вышинский. – Долго вы будете людям нервы мотать?

– А позвольте, я возьму тайм-аут? – Желтухин прищурился, и аудитория разочарованно задвигалась. – Понаблюдаю еще немного, так сказать. Этот человек теперь знает о том, что я знаю о нем, и обязательно себя выдаст. Не может не выдать.

– Послушайте, вы подлец, – простонала Статская, – ну, разве можно так вести себя?

– Вы не просто подлец, – проскрипел багровый Бобрович. – Вы… вы…

– Это не затянется, господа, – уверил Желтухин. – Дорисую последние, так сказать, штрихи к портрету. Предлагаю взять спиртное, посуду и перебраться на нос судна. Там отличная погода, комфортная мебель, желающие могут позагорать, остальные – спрятаться под зонтами. Там не пахнет уксусом, как здесь… – Желтухин потянул ноздрями и брезгливо поморщился. – А как поправим здоровье и обретем ценную информацию, совершим набег на камбуз. Как вам, господа, программа?

Качать права было глупо. Во все времена владеет умами и душами тот, кто владеет информацией. Компания в полном составе переселилась на палубу – под палящее солнце. Здесь дул бодрящий ветерок, пенистые волны облизывали борта плывущего по течению судна. Люди прятались под зонты, вновь хватались за спиртное, изнывая от нетерпения, таращились на Желтухина. А тот был барином положения. Он развалился на отдельно стоящем стуле из ротангового дерева, задрал голову, подставляя физиономию солнцу. Потом опять оглядел присутствующих, улыбнулся улыбочкой гиены, отхлебнул из бокала.

– Не пора, Желтухин? – спросил Вышинский. – Заканчивайте уж свои психологические практикумы, они тут никому неинтересны. Кто эта сука?

– Вы нервничаете, Роман Сергеевич? – Желтухин говорил неторопливо, он словно бы каждое слово обволакивал в мягкую обертку.

– Да уж нервничаю, но не больше, чем все, – фыркнул Вышинский.

– Смотрите, – вдруг сказала треснувшим голосом Евгения Дмитриевна, вытянула руку в сторону и начала привставать.

Все повернулись. Справа по борту, на расстоянии нескольких миль, между сочным ультрамарином моря и ослепительной лазурью неба, мерцало небольшое судно.

Люди забыли, о чем шла речь. Они вскакивали со своих плетеных кресел, бросались к борту, горланили во все горло, отчаянно семафорили. Блондинка прыгала выше головы, мгновенно сорвала голос. Зуев в припадке чувств, дорывая трико, полез на борт и чуть не сверзился в воду – благо Вышинский успел схватить его за шиворот. Полковник исполнял похмельное оперное сопрано, махал руками, как регулировщик. Евгения Дмитриевна бросилась обратно, выдернула зонт из пластиковой пяты, принялась отчаянно им «жестикулировать». Они ревели от отчаяния – судно было далеко, оно шло вдоль борта яхты «попутным» курсом – явно смещалось на запад, не меняя направления. Небольшая посудина, что-то вроде рыболовецкого бота, приподнятый ют со шканцами, мачта, белоснежный парус. Сомнительно, что с этой посудины могли увидеть невооруженным глазом, как на яхте группа людей исполняет зажигательный танец. В бинокль – могли бы, но не факт, что люди на паруснике в данный момент пользовались биноклями. Судно таяло в полуденной дымке, превращалось в исчезающий мираж. Люди стонали от разочарования, пинали ни в чем не повинную яхту, ругались матерными словами. Вышинский еще не терял надежды – отобрал у Евгении Дмитриевны зонт, вознес его над головой, начал монотонно им размахивать.