Кот в сапогах - Патрик Рамбо

Буонапарте надвинул до самых глаз свою круглую шляпу и вышел, оставив дверь открытой. Сент-Обен собрал свои заметки; практический ум и четкость этого генерала в неуклюжем сером рединготе произвели на него впечатление, его пленял этот жесткий голос, даже вопреки немыслимому акценту, и этот голубой, пронизывающий взгляд в упор, когда тот поднял на него глаза, перечитав наскоро сделанные записи.

Буонапарте всем объяснял, что завален работой с часу пополудни до трех часов ночи, но отправлялся в комиссию лишь к пяти вечера, чтобы уйти незадолго перед ужином. Прочее время он посвящал своим личным делам. Он надеялся купить земельный участок и наводил справки насчет цен, он забегал в обсерваторию к ученому Лаланду, который давал ему кое-какие уроки астрономии, он ворковал подле старухи Монтансье, он выманивал у актера Тальма бесплатные билеты, чтобы ходить в театр, не тратясь, он бдительно поддерживал имеющиеся у него связи, плутовал в карты и охотно предавался в гостиных комическим импровизациям: передразнивал наиболее смешных депутатов и, гарцуя верхом на стуле, изображал посадку пузатых генералов. Новая должность в то лето позволила ему переселиться в самое сердце Парижа, на улицу Фоссе-Монмартр, в двух шагах от площади Виктуар: он там угнездился в меблированных апартаментах «Отеля Свободы», за которые платил семьдесят два ливра в месяц.

Сейчас его ждал там портной. Благодаря Баррасу (и мадам Тальен, к которой он зачастил с назойливостью просителя) он получил ордер на неограниченное пользование товарами, находящимися в ведении распорядителя Лефевра: тот снабдил его сукном из государственных складов амуниции — генералу выдали двадцать один метр синего, четыре красного и почти столько же белого, чтобы было из чего сшить форменные рединготы и жилеты; не забыли также о шпагах и пистолетах из числа самых великолепных, несомненно происходивших из той партии, что была конфискованна у кого-либо «из бывших», разумеется аристократических кровей.

Теперь генерал, возвратясь домой, примерял новые мундиры. Вставал, скрестив руки на груди, перед купленным Жюно большим зеркалом, принимал различные позы, а портной подбадривал его, хваля свою работу. Потом он снова облачался в прежнее цивильное старье, чтобы побродить с адъютантом по Парижу. Они часто обедали вместе в ближайших к Лувру трактирах, прислушиваясь к разговорам и оценивая накал народного гнева.

Однажды вечером им довелось присутствовать при диковинном столкновении. Два человека вцепились друг другу в волосы, их окружили зеваки, хлопая в ладоши и хохоча, один схлопотал синяк под глазом, у другого куртка лопнула по швам, под конец драчуны под взрывы смеха покатились в пыли. Буонапарте не понимал, что тут забавного, и поделился своим недоумением с Жюно; девица в рыжем парике, услыхав его слова, сказала:

— Граждане, когда спекулянты бранятся, это добрый знак.

Оказалось, один из них купил у другого большой запас сахара, так вот, сахар подешевел, он потерял крупную сумму и обвинял в этом продавца. Цена на некоторые колониальные товары понизилась, да, но все остальное дорожало: «Ах, сударь! Эту шляпку, за которую я заплатила четырнадцать ливров, я бы сегодня уже не могла себе позволить: такая теперь стоит все пятьсот!» Вот какие в основном речи слышал Буонапарте: люди только и говорили что о дороговизне да о том, как их страшит приближение зимы, ведь непонятно, хватит ли средств на дрова и уголь, чтобы согреться.

В воздухе повисла гроза.

Буонапарте знал, что Конвент лукавит, скорое принятие Конституции, над созданием которой они там трудятся, мало что даст — Конституция будет хромать. Депутаты стремились удержать в своих руках власть. С чьей помощью? Опереться на предместья? Но они разоружены. На буржуа из Национальной гвардии? Но после Киберона, когда пять тысяч пленных были казнены по приказу Тальена, гвардия прониклась презрением к Конвенту. У власти оставалась лишь одна опора — армия. Буонапарте был генералом, стало быть, его шансы росли по мере того, как ситуация в стране ухудшалась.

Он, Сент-Обен, мнил себя бунтовщиком, а между тем, повинуясь Буонапарте, являлся к нему в кабинет в Тюильри без опоздания. И одевался скромно: до него дошло, что причастность к официальной комиссии не спасет, если он вздумает разгуливать по городу в вызывающем обличье мюскадена. Однако он сохранил, как условный знак, свой зеленый галстук цвета знаменитой шляпки Шарлотты Корде и ливреи графа д’Артуа. Вечера для него теперь проходили все на один манер. Буонапарте диктовал, уткнувшись носом в свои карты и донесения; Сент-Обен делал заметки, потом упорядочивал их и переписывал начисто. В конце концов молодой человек привязался к этому холодному, замкнутому генералу, который к тому же закончил военное училище в Бриенне еще при монархии и не участвовал в революционных бесчинствах иначе чем на словах. По-солдатски пунктуальный, он всегда являлся на службу в пять, но сегодня Сент-Обен был обеспокоен не на шутку: куда подевался Буонапарте?

Чтобы скоротать время, он перечитал декларацию Людовика XVIII, писанную в Вероне, которую они с друзьями распространяли в наиболее посещаемых трактирах или подбрасывали в корзины рыночных торговок фруктами. Новый король хотел успокоить, убедить: «Все французы, повинные лишь в том, что впали в заблуждение, отнюдь не встретят в нас непреклонного судью, но обретут отца, исполненного снисходительности…»

В коридоре послышался шум. Сент-Обен торопливо засунул воззвание в карман. Теперь он уже различал шаги и раздраженный голос генерала:

— Ты обещал меня поддержать!

— Но я же и поддерживал тебя, генерал…

— Весьма плохо!

— Я напирал на твое рвение и твою четкость…

— Ты спровоцировал результат, обратный тому, на который я рассчитывал!

Буонапарте вошел в мансарду вместе с Понтекуланом. Смел со стола разложенные на нем рулоны карт, не обращая внимания на присутствие Сент-Обена, низведенного в ранг мебели, а тот между тем начал догадываться о причинах этой ссоры. Константинополь обратился к Конвенту с просьбой прислать нескольких офицеров-артиллеристов: турецкий султан Селим собирался вооружаться против России, союзницы Австрии. Для Франции это был лишний повод воспрепятствовать экспансии императора Франца II. Буонапарте предложил свою кандидатуру. Заделаться высокопоставленным офицером древней Византии, составить себе там репутацию и состояние, чего доброго, зажить, как калиф, да и свое семейство там же устроить — он уже все обдумал: прихватит с собой нескольких адъютантов, в том числе Жюно, Комиссия по внешним сношениям выдаст ему серебром сумму, равную полугодовому жалованью, на первоначальные расходы, из Парижа ему пришлют ящик инструментов для математических занятий и черчения, книги по артиллерии. И вот из-за этого недотепы Понтекулана все сорвалось! Буонапарте злобно комкал в руках только что полученный отрицательный ответ: «Комитет общественного спасения вынужден не допустить, особенно в настоящий момент, удаления из страны столь достойного офицера».

Физиономия у Понтекулана была честная и удрученная, но гнев Буонапарте все не утихал: