Рефлекс - Стивен Гулд

Милли постаралась представить ковры из овчины на каменном полу горного убежища, темные углы, грубую мебель из некрашеной сосны. Ножки мебели подпилили соответственно неровностям пола… Милли желала туда перенестись, она стиснула зубы, словно их скрежет мог перебросить ее сквозь пространство и время.

И не сдвинулась с места.

«Черт! Вот что мне сейчас делать, с балкона прыгнуть?» Милли раздраженно повернулась, и чемодан с громким стуком ударился о край стола.

Милли посмотрела на дверь, чувствуя, как бешено колотится сердце. Они слышали?

Секунду спустя она оказалась в полумраке Гнезда на холодной каменной плите.

Абсурд какой-то!

Милли заварила чай.

Воды как раз хватило – больше не осталось ни капли, а для попавшего в сердце горной пустыни это верх расточительства. Милли не могла спуститься даже в местный оазис: трос-то остался в стиллуотерской квартире.

Но чай умиротворяет. Чай успокаивает…

Если у нее получается прыгать, только когда она напугана до смерти, то, наверное, покой-умиротворение не в тему.

Не совсем так. Милли вспомнила, как в Национальной галерее прыгнула, чтобы подслушать телефонный разговор Монаха. Как назвал его Андерс? Паджетт? Тогда она не опасалась за свою жизнь.

Пока чайник грелся на пропановой горелке, Милли бесцельно слонялась по Гнезду.

Но ведь в Галерее о прыжках она тоже не думала. Наверное, в этом дело. Клиенты Милли охотно использовали умствование как защитный механизм. Они изучали проблему под четким фокусом своего ума, расчленяли, анализировали – что угодно, только бы не включать чувства. От чувств порой больно, так ведь?

Так, может, суть именно в чувствах?

Милли почти не сомневалась: если рвануть с выступа и при этом думать: «Только бы попасть в безопасное место!» – то она телепортируется.

А вот пробовать было страшно. Вдруг не выйдет? Ей что, каждый раз жизнью рисковать?

В дальнем конце Гнезда засвистел чайник, и Милли повернулась, чтобы пойти туда, но резко себя остановила.

Нужно докопаться до сути. Вдруг никакой драмы нет и постоянно рисковать собой не придется? Вдруг все просто, как желание подслушать говорящего в другом конце фойе, или… Милли облизала губы и взглянула на горелку. Действовать следовало быстро, пока последняя вода не выкипела. Вдруг все просто, как чашка чая, как желание его выпить?

Прыгнуть Милли не пыталась. Вместо этого она подумала о звуках, которые издает чайник, – о пронзительном свисте, о бешеном танце тысяч пузырьков, которые сотрясают резервуар, заставляя его легонько дребезжать на горелке. Она подумала о том, как ощущается пар, – о тяжелом воздухе, о сильной, почти тропической влажности, которая обволакивает, когда стоишь рядом с кипящим чайником. Она подумала о запахе – о многообещающем аромате черного байхового чая, когда вскрываешь бумажный конвертик; о более душном, тяжелом аромате, когда пакет погружается в кипяток и чай намокает.

И вот она оказалась перед горелкой, переместившись на двадцать футов за одно сокращение сердечного клапана. У Милли волосы встали на затылке, и она отключила горелку. Ничто не сравнится с чашкой хорошего чая.

Похоже, Милли поняла, в чем дело.

Стиллуотерская квартира «срабатывала» на трюмо в большой ванной – попурри запахов от духов до зубной пасты и детской присыпки, ощущение мексиканской плитки под босыми, часто голыми ногами; скрежет зубной щетки по зубам и деснам.

Гнездо «срабатывало» на запахи камня, кедрового дыма, на ощущение толстого ворса ковров из овчины между пальцами ног и надежности, которой у полов стиллуотерской квартиры на втором этаже нет.

Визуализация тоже требовалась, но одного зрительного образа не хватало. Милли следовало подключать другие чувства, воображать себя на месте назначения, погружаться в его атмосферу.

Да, главное – вообразить.

Три быстрых визита в стиллуотерскую квартиру, и керамический бак наполнился. Милли набирала воду из холодного крана в ванной, искренне надеясь, что квартиру не прослушивают.

После нескольких прыжков туда-сюда дело пошло веселее. Запахи, текстуры, цвета теперь всплывали не по отдельности, а целыми блоками сенсорных воспоминаний и мгновенно получали реальное воплощение.

Милли снова наполнила чайник. Чай она так и не заварила и теперь чувствовала, что заслужила не одну чашку, а несколько.

С тех пор как она сбежала из ванны в вашингтонском отеле, прошло всего пятьдесят пять минут. Милли подумала об Андерсе, о ФБР и АНБ.

Произошла утечка информации. Либо благодаря жучку, либо крот постарался. Иначе как ее нашли в новом отеле? Не верилось, что в номер ворвались случайно. Или что предатель – Андерс. Шансов похитить ее у него было предостаточно. Пожалуй, твердо она верила только в это. Андерс, наверное, изволновался.

Милли обхватила себя руками. Клятый чайник не закипал целую вечность, а в Гнезде было холодно. Она растопила дровяную печь – использовала сухие сосновые иголки, смолистые сосновые шишки, кедровые щепки, а сверху положила кривое кедровое полено. Одна спичка – и растопка занялась. Заплясало оранжевое пламя, затрещала, заискрила смола. От печи повеяло теплом, Милли распахнула халат Дэви и впитывала тепло кожей, пока не засвистел чайник.

К горелке она прыгнула. Вообще-то от печи до горелки пять больших шагов, но Милли хотела опытным путем научиться контролировать свои прыжки.

Ополоснув заварочный чайник кипятком, она залила пакетики водой и поставила у печи – пусть настаивается. Молока в Гнезде не было. В прошлый раз, когда Милли застряла здесь после исчезновения Дэви, она обходилась сухими сливками. Сейчас, если наладить прыжки, замена не потребуется. Хотя молока не было и в холодильнике в стиллуотерской квартире. Перед отлетом в Вашингтон Милли отдала все скоропортящееся соседке.

Где достать молоко? Какие магазины она знает настолько хорошо, чтобы прыгнуть? Милли глянула на махровый халат. Пару магазинов она знала неплохо, но явиться туда в банном халате… Если только к маме на кухню. У нее молоко точно есть. Вот только сердце у мамы слабое. Увидит дочь на кухне – и у нее будет инфаркт.

Милли натянула теплое платье с длинным рукавом, которое принесла в чемодане, и обула балетки.

Деньги не проблема. Милли подошла к сундуку Дэви, который назвала рундуком Дэви Джонса[42]. Старый пароходный кофр стоял у изножья кровати, накрытый одеялом. Древний замок проржавел насквозь задолго до того, как Дэви купил кофр. Милли скинула с него одеяло и подняла крышку. Кофр до половины заполняли деньги – в основном стодолларовые купюры, но сверху на маленьком поддоне лежали «карманные деньги» – десятки и двадцатки.