Помор - Валерий Большаков

— Не-е… — лениво тянул Захар, продолжая разговор, начатый до прихода Чуги. — Белому индейца не обхитрить. Нам терпения ихнего не хватает! Што ты… Знаешь, как Пёстрый Ворон зарезал коменданта Форт-Белкнапа? Залёг в грязи возле самой тропинки, весь измазался и часа два не двигался. Солдаты в дюйме от него мотались туда и обратно, ничего не замечая, а потом комендант вышел облегчиться, и кайова зарезал его, вспорол живот от паха до грудины, и ушёл со скальпом!

— А как они скальпы снимают, видели? — вмешался Полужид. — Мне однажды довелось… Лежу, значит, под кустиком, притворяюсь дохлым енотом, с пулей в бочине. Фургон горит, шо твой костёр, и тут краснопузый нарисовался… Берёт одного нашего за голову и ножом на макушке кружок вырезает. А потом хватает волосы немытыми руками, ногами у плечи мертвяку упирается, и — чпок! — отрывает скальп… Ей-богу, мине однажды, когда услыхал, как бутылку шампанского раскупоривают, аж продрало всего!

— Да уж, хитры наши краснокожие братья… — зевнул Ларедо, более-менее понимая английскую речь с русским акцентом. — Помню, в Седьмом кавалерийском служил один полковник. Чванливый был — спасу нет! И держал он при себе породистого жеребца, всем коням коня. Настоящего арабского скакуна! Полковник его из самой Африки привёз, когда служил там, гонял бедуинов по Сахаре, или кого он там гонял… Ух и трясся же он над своим конягой! Одного никогда не оставлял, даже пастись отпускал под присмотром — жеребчик травку хрупает, а солдат его за повод держит. И что вы думаете? Подкрался какой-то краснокожий — и увёл животину! Главное, повод остался, обрезанный правда, и солдат стоит, ничего понять не может, а индеец на полковничьем коне дёру даёт!

— Догнали? — с интересом спросил Фёдор.

— Куда там… Полковник всех на уши поставил, огромные деньги сулил, да всё без толку.

— Ларедо! — послышался голос из темноты. — Твоя очередь!

— Иду! — откликнулся Шейн страдающим голосом.

Чуга глянул в сторону залёгшего стада, но ничего не увидел. Ковбои по двое объезжали коров всю ночь по кругу — один с левого края, другой с правого. Пускали коня шагом и напевали кто как мог — это успокаивало нервных лонгхорнов,[106] обозначая: едет свой.

Помор встал и потянулся. Хватит с него посиделок. Завернувшись в одеяло, он улёгся. Не самая удобная постель, однако ежели притомишься по-настоящему, то и стоя заснёшь. Уже сквозь дрёму до Чуги донёсся протяжный, завывающий голос Шейна:

Сразу после обеда, когда стадо мирно паслось, а ковбои отдыхали от трудов праведных, из прерии явились пятеро здоровяков виду довольно разбойного. Дорогие сёдла, револьверы с серебряной чеканкой и перламутровыми щёчками рукояток выдавали «стреляющих ковбоев», приученных не пасти коров, а красть их.

Ехавший впереди носил чёрную шляпу-котелок, синюю рубашку с двумя рядами пуговиц и полосатые брюки. Широкое загорелое лицо обрамляла рыжеватая шкиперская бородка, мясистые губы перебирали окурок сигары.

С усмешкой оглядев Чугу и его бакеров, бородач вынул сигару изо рта и надменно заявил:

— Мы забираем половину этого стада!

— Здрасте вам через окно! — изобразил Ефим крайнюю степень удивления.

— А жирно не будет? — ухмыльнулся Федор.

Бородатый склонился с седла и снисходительно объяснил:

— Нас пятнадцать человек. Будете вести себя смирно — не тронем!

Невозмутимый Туренин, объезжавший стадо, приблизился, красноречиво кладя «спенсер» поперёк седла.

— Дурачьё! — процедил главарь.

В следующее мгновение Чугин «смит-вессон» уставился на него чёрным зиянием дула.

— Убирайтесь! — холодно сказал Федор. — Попадётесь ещё раз — угощу вами канюков.

Бородач медленно сунул окурок в рот и повернул коня. Все пятеро неспешно удалились, бросая угрожающие взгляды через плечо.

Чуга сунул револьвер в кобуру и сухо распорядился:

— Дежурить будем все.

— Натурально, — кивнул Иван.

— Узнал того, с бородой? — глянул на брата Захар.

— Где-то я его уже встречал… Вот где только?

— Это Карибу Харт, ганфайтер из Доджа.

— Точно! Харт оч-чень любит чужую говядину!

— Нашей он подавится, — отрезал помор.

…Вечером, когда стадо растянулось у безымянной речки на водопое, из прерии налетели семеро или восьмеро всадников. Крича и стреляя в воздух, маша разожжёнными факелами, они распугали коров, обращая их в безумную стампиду, — дико мыча от ужаса, лонгхорны и шортхорны с одинаковой прытью помчались прочь, живой лавиной сметая всё на своём пути.

— В сторону! — заорал Федор, заворачивая чалого. — В сторону, Паха! Затопчут!

— Что мы, зря их собирали?! — провопил князь, пытаясь удержать пятнистого быка, но тот пронёсся носорогом, едва не поддев на рога груллу, которую оседлал его сиятельство.

Чуга бросился наперерез скотокрадам — а кто ж это ещё мог быть?! — и едва не столкнулся с крепким мужиком на вороном коне. Трепещущий свет факела вырвал из темноты «шкиперскую» бородку, перекошенный рот, шляпу-котелок… В следующую секунду свистнула плеть, огрев помора по выставленной руке и полосуя спину.

— Т-твою мать!

Всё закончилось так же неожиданно, как и началось. Мычание и топот стихли, потревоженная тишина установилась снова.

Иван с Захаром поскакали за стадом, зигзагом прочёсывая прерию. Чуга направился в другую сторону, куда, как он заметил, ринулись сотни коров.

Его сердце раздирала бешеная злоба, палящая, лютая ярость. Ведь он гнал не просто скотину, а плоды своих тяжких усилий, бессонных ночей, тревог, страхов и угроз. И вот какая-то сволочь захотела, чтобы месяцы изматывающего труда пошли насмарку?!

— Ну, погодите, — цедил Чуга, — доберусь я до вас!

Всю ночь до самого рассвета ковбои носились по прерии, сгоняя перепуганных коров обратно. Набегавшись, бурёнки притомились, разбрелись и хрупали сочной травою, успокаивая нервы.

К утру удалось собрать больше восьми сотен голов. Передохнув малость, запихав в себя наскоро завтрак, погонщики продолжили поиски, всё дальше уходя от речки, благо что в эту сторону скотина не кидалась.

— Восемьсот пятьдесят! — крикнул Исаев, опуская платок, натянутый на нос. — Больше нема!

— А куда тогда делись ещё двести? — задал резонный вопрос Туренин. — Не до дому же они отправились!

— На юг свежих следов нет, — сказал Иван, подъезжая от реки, — только наши старые. Зато я нашёл набитую тропку вдоль речки на запад. Там брод, и муть ещё не осела. Стадо провели всего пару часов назад!