Озеро Радости - Виктор Мартинович

* * *

— А от нас вы чего хотите? — У юристки кадрового отдела О-эн-тэ абсолютно не телевизионная внешность. Ее с легкостью можно представить с черпаком в столовой города Малмыги, рядом с Валькой. Или воспитательницей в детском садике, во главе цепочки переминающихся пушистых утят («Бекешев, подтяни колготы!»). И только взгляд, внимательный и как бы видящий сквозь стены букв, выдает человека, на профессиональной основе работающего с такой непрозрачной субстанцией, как законы, подзаконные акты и постановления.

— Ну, я не знаю. Может, вы поможете как-то. — Яся безнадежно смотрит за окно. Там город уходит под снег.

— Как мы вам поможем, девушка? — удивляется юристка. — Как? Валерьянки, что ли, вам? Или валидола?

Яся вздыхает. Ей кажется, здесь нужно рассказать, не как ей можно помочь — этого не знает никто, даже интернет. Ей нужно объяснять, почему она в принципе пришла сюда.

— Я ведь у вас работаю. Я подумала, вы меня защитите. Телевидение все-таки…

Юристка хмыкает и начинает рыться в сложенных у нее в прозрачном лоточке с логотипом телевидения документах.

— Что вы у нас работаете — это не факт. Вы у нас в каком статусе были? — спрашивает она строго.

— Не знаю, — задумалась о своем статусе Яся. — Микрофон носила. В студии.

— Я про ваш трудовой статус, — перебивает ее юристка. — Трудовой статус у вас — испытательный срок. В три месяца. Контракт вы подписывали?

Яся неуверенно качает головой.

— Вот именно, не подписывали. Работаете по договору найма. Микрофон носите, как сами сказали. Микрофон носите, а обстоятельства, имеющие критическое значение для решения о вашем трудоустройстве, от нас тщательно скрыли.

— Какие обстоятельства? — удивляется Яся.

— Наличие неисполненных обязательств по государственному распределению. В книжке ж у вас в трудовой это написано не было. И как мы это угадать должны были? Что, телепатически? Что у меня, миелофон должен быть, мозги вам всем, молодым да лихим, просвечивать?

Для нее Яся — трудовая книжка, пенсионный фонд, карточка страхования, личное дело, характеристика с места учебы, наличие медосмотра, печать о флюорографии (раз в два года).

— Я просто по-человечески… — лепечет девушка. — Мне же не к кому больше пойти.

— По-человечески! — передразнивает ее юристка. — По-человечески нужно было головой думать перед тем как от распределения уклоняться! Но я хочу вас предупредить: если решите оспорить решение об увольнении в суде, мы вам выкатим встречный иск о намеренном сокрытии обстоятельств, имеющих критическое значение для решения о трудоустройстве!

— Об увольнении? — удивляется Яся. Через пятнадцать минут у нее запись прямого эфира. Фраза, которая поставила бы в тупик любого специалиста по вещанию: запись прямого эфира.

— А что вы думаете, мы вас с такой историей в штат возьмем? Увольняем с понедельника! Трудовой договор аннулируем, испытательный срок не прошли. Могли бы и по статье турнуть за такую петрушку.

Яся чувствует себя обманутой: за помощью она пришла в статусе помощницы звукорежиссера с зарплатой в двести пятьдесят долларов, вышла же безработной с неисполненными обязательствами по государственному распределению. Она возвращается в студию и шесть часов скачет между рядами, передавая микрофон поднимающим руку тупикам. Сдав пропуск и закрывая за собой дверь в большом белом здании с колоннами, Яся чувствует ничем не объяснимое облегчение. Ее отношения со временем выровняются.

* * *

С раннего утра в доме сумятица: на коммутатор системы безопасности поступил внешний вызов из-за охранного периметра. Одетый в черную униформу садовник Валентин Григорьевич, про которого никто кроме хозяина не знает, в каком звании и на какой службе он на самом деле состоит (кобура на поясе имеется), обнаруживает на мониторах камер внешнего наблюдения человека в буром тяжелом плаще и в сопровождении милиционера. Пара неуверенно переминается у входа. Человек в гражданском выглядит молодо. Он неуловимо похож на изображение саранчи из школьного учебника. Такие же нитевидные усики, такой же слегка загнутый кверху придаток брюшка, под хитином плаща угадывается зеленый пиджак с искрой и веерообразно сложенные целлофановые крылышки. Его ботинки запачканы смесью глины, грязи и снега. Он всматривается в документы, которые извлек из пластиковой папки и по третьему разу сличает адрес, указанный на высокой ограде. Он испуган. Он мерзнет.

Валентин Михайлович строго разговаривает с милиционером и человеком в плаще и костюме через коммутатор, снова и снова переспрашивая цель визита. По всей видимости, Валентин Григорьевич не может поверить в то, что парочка действительно явилась по нужному им адресу. Затем, раздраженный тем, что ему пришлось отвлечься от партии в пасьянс на компьютере, он снисходит вниз, требует от визитеров предъявить документы и уведомляет о том, что документы вынужден забрать с собой для проверки. Гости обескуражены, но, с учетом размеров особняка, угадывающегося за оградой, а также фамилии, фигурирующей в документах, не возражают.

Валентин Михайлович заносит документы визитеров в дом и стучится в массивную белую дверь, которой венчается лестница. Он находится за дверями около десяти минут. Выйдя из кабинета, он озадаченно протягивает: «Мг-м…» После чего поднимается на третий этаж. На лестницу оттуда он возвращается с тетей Таней. Она заспана и не накрашена. Она безостановочно поправляет волосы, пользуясь крохотным зеркальцем. Она переживает, что вынуждена общаться с кем-то, не завершив мейкапа. Без косметики ее черты выглядят проще. Фарфор превратился в тесто.

Валентин Михайлович, напевая песню группы «Любэ» «Комбат» на оперный манер, ведет тетю в гардероб. Он открывает встречающиеся на их пути двери резкими рывками, так что со стороны можно предположить, что это телохранитель сопровождает разбитую после тяжелой ночи поп-звезду. В гардеробе тетя Таня набрасывает шубку поверх халата и долго, слишком долго выбирает сапожки, в конце концов остановившись на белых, с заячьей опушкой и на высоком каблуке.

Валентин Михайлович с тетей Таней у ворот. Он пропускает замерзшую парочку, вперив в них тяжелый взгляд из-под насупленных бровей. Когда те проходят на контролируемую Валентином Михайловичем территорию, тот возвращает милиционеру и плащу изъятые для проверки документы. Потом распоряжается в профессионально-безличной манере:

— Следуем за мной.

Тетя Таня некоторое время размышляет, присоединяться ли ей к троице, но затем соображает, что фраза касалась и ее. Группка подходит ко входу в небольшую пристройку в левом крыле здания и замирает у скромного белого крыльца, ведущего к деревянной двери. По центру двери — вставка из дымчатого темного стекла, привет из давно закончившейся эпохи, когда входные двери домов не напоминали бронированные локеры банковских хранилищ. Снег у крыльца не убран, к нему от ворот ведет подмокшая тропинка. На дне тропинки, под сантиметровым слоем воды, — лед. Тетя Таня поскальзывается на высоких каблуках и говорит вполголоса: «Снег бы тут убрали, что ли». Но ее слова не адресованы ни к кому конкретно и не обращены в форму распоряжения. Хорошо видно, что она редко бывает в этой части двора. У пристройки садовник распоряжается: