Поединок - Сеславия Северэлла

– Я не понимаю. Что случилось?

– Он убил Ивана. Андрей арестован, и я не знаю за что. Он приходит в мой дом, как хозя- ин, и угрожает мне.

Лецкий опустил глаза. Это то, что в полной мере было ему известно. Иван, конечно, был жив, но не захотел возвращаться домой к Софье. А за Андрея хлопотала Евдокия, стараясь спасти его жизнь. Алексей помог подняться плачущей женщине. Ему стало её жалко. Его сердце сострадало чужой боли.

– Помните. Вы мне говорили, что не дадите меня в обиду Крекшину. Мне не к кому обра- титься. У меня нет знатного покровителя в Петербурге. Тетушка обещала меня предста- вить моему родственнику Михаилу Андреевичу Белосельскому, который имел личное зна- комство с государем Петром. Но он служит унтер – лейтенантом на корабле «Святой Але- ксандр», и редко бывает в Петербурге.

Софья прижалась к Лецкому.

– Я боюсь этого человека. Он может погубить кого угодно.

Алексей понимал, что не должен оставлять Софью в беде.

– Я могу предложить вам в качестве убежища мою скромную квартиру. Возможно, скоро ситуация разрешится. Вы можете полностью положиться на меня, Софья Павловна.

– Вы мне очень дороги, мой ангел хранитель, – проникновенно произнесла молодая жен- щина. Лецкий удивлено посмотрел на Софью, словно увидел её в первый раз.

– Так не должно было быть, но вы мне очень дороги, Алексей Семенович, повторила Исто- мина.

– В этом Мире в беде всем нужна помощь, – проговорил Алексей, – не бойтесь, у вас будет защита.

Истомина направилась за Лецким. Они вышли со двора другим путем, не замеченные кучером. Софья почувствовала, что её прежняя жизнь осталась где-то позади. Что было впереди, она не знала. Но в ней не было страха. Отчего-то присутствие Лецкого давало ей чувство защищенности. В этот же день вечером, Истомин вошел в дом своей жены, чтобы собрать вещи. Он всегда чувствовал себя там неуютно, а в это вечер особенно. Слуга шарахнулся от вдруг воскресшего хозяина, но кричать не стал.

– Кто в доме?

– Димитрий Осипович. Софья Павловна еще не вернулась.

Истомин поднялся на второй этаж. Крекшин, растянувшись в кресле хозяина, попивал рейнвейн. На полу валялось несколько бутылок.

– Кого я вижу, друг мой любезный, Дмитрий Осипович! – голос Истомина прозвучал угро- жающе. Крекшин ашь поперхнулся.

– Иван? Жив!? Однако сколько лжецов на Свете.

Иван налетел, на пытающегося подняться с кресла, оторопевшего Димитрия, остервенело и яростно. Завязался бой, в котором сплелись боль и ярость, тоска и ненависть, желание возмездия и чувство, что уже ничего не вернуть. Не смотря на то, что Крекшин изрядно выпил, хмель не помешал ему давать Ивану агрессивный отпор. Бывшие друзья сража- лись друг с другом беспощадно.

– Ты чудовище! Кто дал тебе право распоряжаться моей жизнью! – орал Иван.

– Нет! Это ты чудовище. Безвольное и тщеславное! – парировал Димитрий. – Ты знал, что я делал за твоей спиной! И молчал! Молчал и улыбался! Тебе было выгодно прятаться за мои решения! Потому что ты ничтожество!

– Да кем ты себя возомнил! – ревел Истомин. – Я из-за тебя друга предал!

– Из-за меня?! Нет, дудки! Это твоя зависть Федору привела тебя в тайную канцелярию с доносом! Он был храбрым, а ты трус! Если бы ты хотел жениться на Дуньке, ты бы женился! Никого бы не послушал, и не спрятался бы! А ты презирал её худородство! А Федор нет! Он всегда был лучше тебя! Благороднее! За то ты его и предал!

– Это ложь! Ложь! – Иван отшвырнул Крекшина на лестницу.

Крекшин не удержал равновесие, поскользнулся и со всего маха слетел вниз, ударившись головой о последнюю ступеньку, и затих. Иван, выбежавший вслед за Крекшиным, и остановился, глядя на беспомощное мертвое тело своего когда-то лучшего друга. Он сел рядом с ним на порожки, обхватив голову руками, и заплакал от бессилия. Скупые слёзы отчаянья жгли Истомину душу. Дороги назад не было. Смерть Крекшина разом отсекла всю прошлую жизнь Ивана. Это обстоятельство приводило его в ужас, и наводило его на мысль, что выбрав однажды бегство, он должен много пострадать за свой неправильный выбор. И вдруг Истомин смирился. Внезапно он успокоился, встал, решив принять обсто- ятельства свой жизни в полной мере, какими бы они ни были впереди. А когда он принял это решение, в нём что-то окончательно изменилось. Иван подошел к столу, взял перо, пододвинул к себе чернильницу, и начал писать письмо Евдокии, своё последнее письмо.

Время шло и в Петербурге разгорались страсти между князем Меньшиковым и Девиером. В этой истории не обошлось без Аграфены Петровны Волконской, урожденной Бестужевой-Рюминой. Так случилось, что она собрала вокруг себя людей, ненавидевших Меньшикова в числе которых оказался даже Абрам Петрович Ганнибал. Но Александр Данилович был проворнее многих придворных. 02 мая 1727 года Волконской было прика- зано покинуть двор, и отбыть на выбор либо в Москву, либо в свои деревни. Что же касается Антона Мануиловича Девиера, то его взяли под караул 24 апреля 1727 года. Он был обвинен в желании устранить от престола внука Петра Первого Петра Второго. Его лишили титулов, имений, чинов, били кнутом и сослали в Сибирь. Только в 1743 году государыня Елизавета Петровна простила его, и он смог вернуться в столицу. Триумф же князя Александра Даниловича закончился 08 сентября 1727 года, в день, когда он был арестован по приказу императора Петра Второго, сына того самого царевича Алексея, смертный приговор которому подписал светлейший князь Меньшиков и с ним еще сто двадцать пять человек высоких чинов.

Двенадцатое июля 1729 года. Праздник апостолов Петра и Павла. Великий Новгород. Зверин – Покровский монастырь. Церковь Покрова Богородицы. Это была очень красивая праздничная служба в недавно восстановленном монастыре, который закрыли во время правления Петра Первого. Жена священника вышла из храма, неся на руках маленького мальчика. Она улыбалась. На душе у неё было радостно и спокойно. Софья назвала своего сына Андреем, в память о своей мятежной жизни, которая привела её в тихую семейную гавань. Сегодня был особенный день. Скоро к ним с мужем должны приехать гости Енай и Евдокия, и их верная экономка Марфа. Праздничная служба удалась на славу. Особенно отличились певчие, превзошедшие самих себя в честь праздника. Отец Алексей всех поблагодарил. Ему всё еще было не просто выполнять церковные обязанности, поскольку Лецкий был рукоположен в священники только год назад. После того, как он привел в свою скромную квартиру Софью, ему пришлось многое передумать о своей жизни. Ну, а когда Истомин написал в своем письме Евдокии, что отпускает свою жену Софью, и чинить препятствий её счастью не будет, у Алексея не осталось выбора, или кто–то там на верху не оставил ему выбора. Сначала Лецкий предложил Софье встретиться с Андреем Верейским, с которого, благодаря Евдокии и её отцу, были сняты все обвинения, и он был освобожден. На это его предложение княжна Сегорская только расплакалась, не сказав ни слова. Софье было стыдно перед Андреем, она чувствовала свою вину, и потому не хотела более докучать ему. Всё чего добился от неё Алексей, были слова: «Пусть он будет счаст- лив». Так и случилось. Князь Верейский поправился и удачно женился, получив придан- ное и выгодную должность. Отец Алексей последним вышел из храма. На улице стоял великолепный день. Светило солнце, звенели колокола. Нарядные прихожане жертвовали монастырю кто что мог. Лецкий посмотрел на жену. Она вызывала в нём светлые чувства, как если бы это было послушание во славу Божию. Да она была его послушанием, его милосердием и состраданием, проявленным к молодой женщине, оказавшейся в сложных жизненных обстоятельствах. И Софья это ценила, понимая, что она получила достойное утешение. Женщина прижала покрепче к себе сына. Отец Алексей, выйдя из храма, огляделся, обратив внимание на монаха, который просил милостыню на углу церкви. Он сидел на земле, согнувшись, с висящем на шее, ящичком для сбора пожертвований, поло- жив перед собой суму и клюку.