Бальзам на душу - Светлана Алешина

Я не позволила ему этого сделать, заставив следом за «Скорой» вызвать полицию. Понурившись и буквально на глазах превращаясь в дряхлого старца, пан Леопольд связался с отделом полиции и неживым голосом предложил приехать в отель пани Шленской, поскольку, как он выразился, «вас тут дожидается пан из Киева».

Такая осторожная формулировка меня не очень удивила. Пан Леопольд, может быть, и не был посвящен во все детали, но кое-что о проблемах хозяйки наверняка знал и до последней минуты старался отвести от нее опасность. Такая преданность могла бы в другое время умилить, но я помнила о четырех погибших от руки маньяка и очень опасалась, как бы сегодня этот скорбный мартиролог не продолжился. В силу этого никакого сочувствия к трагической судьбе пани Шленской и ее клевретов у меня не было. Обменявшись с Виктором взглядами, мы без слов поняли друг друга – наш фотограф занял позицию, исключавшую исчезновение пана Леопольда с места событий, а тот, осознав неизбежность своего положения, смирился и занялся хозяйкой, которая к тому времени начала приходить в себя.

Она тихо стонала, бессильно царапала ногтями пол и бессмысленно вращала глазами. После хорошей дозы нашатыря дело пошло лучше – пани Шленская закашлялась, вскрикнула и залилась слезами. Престарелый портье пытался ее успокоить, как мог, но пани Шленская вряд ли даже замечала его. Сейчас ее душа была полностью охвачена отчаяньем и страхом. Короче говоря, сцена была на редкость тяжелой и неприятной. И когда приехали карета «Скорой помощи» и наряд полиции, все почувствовали что-то вроде облегчения.

Приймаку оказали первую помощь и срочно отправили в больницу. Врач опасался, что больного придется везти во Львов в специализированный стационар, настолько состояние больного казалось ему тяжелым. Несмотря на это, Приймак успел высказать свои претензии начальнику полицейского патруля. Поэтому, отправив раненого в больницу, полицейские занялись нами вплотную.

Прежде всего они заставили всех присутствующих собраться в холле и проверили у всех документы. Старший патрульный с погонами сержанта просмотрел бумаги, строго хмурясь и саркастически кривя губы. Над российскими паспортами он хмурился особенно долго и дотошно сличал фотографии с оригиналами. Покончив с этим делом и явно не зная, что делать дальше, он набрался смелости и позвонил начальнику полицейского управления, который, как я поняла, в этот момент мирно отдыхал у себя дома.

Содержание разговора от меня практически ускользнуло, поскольку бравый сержант говорил по-украински, деликатно понизив голос едва ли не до шепота, но у меня сложилось впечатление, что он всячески пытался приуменьшить значительность случившегося. Не знаю, в чем тут было дело, – то ли пани Шленская пользовалась в городке безупречной репутацией, то ли сержант не принял всерьез предостережения человека с пробитой головой, то ли здесь было не принято загружать начальство проблемами после окончания рабочего дня, – одним словом, рассмотрение всех обстоятельств было отложено до утра.

Я попыталась вмешаться и открыть глаза сержанту на истинное положение дел, но, кажется, моим доводам он поверил еще меньше, чем человеку с пробитой головой, и, посоветовав всем не покидать гостиницу до особого распоряжения властей, отбыл восвояси. Насколько я помнила, по-украински слово «безпека» означает «безопасность», но в данном случае просто напрашивался перевод – «беспечность».

Единственное, что меня утешило, – немного подумав, сержант все-таки оставил до утра в отеле одного из своих подчиненных – молодого худощавого парня с мечтательными голубыми глазами и русым чубом, лихо спадающим из-под форменного кепи. По задумке начальника, этот молодец должен был пресекать любые попытки обитателей отеля покинуть его. После того как товарищи удалились, наш часовой по-хозяйски расположился в мягком кресле напротив входных дверей и демонстративно сдвинул на живот кожаную кобуру с пистолетом, всем своим видом давая понять, что за время его дежурства живым отсюда никто не выйдет.

Лично меня его самоуверенность нисколько не убедила. Покинуть здание под таким надзором было проще простого – ведь здесь имелись не только окна, но и черный ход. С большой долей вероятности можно было предположить, что к утру в отеле не останется ни одного человека с нечистой совестью, но кудрявого центуриона это, похоже, ничуть не заботило. Он удовлетворился тем, что знаком потребовал от нас разойтись по комнатам, закинул ногу на ногу и принялся перочинным ножиком скоблить свои ногти.

Не знаю, была ли у пани Шленской мысль бежать. Мне показалось, что она полностью деморализована. Поникшая и распухшая от слез уходила она к себе, сопровождаемая постаревшим паном Леопольдом, который держался точно на похоронах.

Кое-как все наконец улеглось, и постепенно отель задремал. Во всяком случае, в нем воцарилась тишина, на фоне которой особенно буйным и неистовым казался разгул стихии на дворе.

Стариковские кости не подвели – за стенами отеля ревела настоящая буря. Дождь с глухим шумом валился в густую листву, лупил в окна, дубасил по крыше. Ему вторил ветер, завывающий где-то на чердаке как стая взбесившихся котов.

Нервы мои были взбудоражены до предела, и я никак не рассчитывала, что мне удастся сегодня заснуть, тем более под такую какофонию. Не раздеваясь, я лежала на кровати и вслушивалась в дикие звуки непогоды, пытаясь сообразить, как из этого грохота можно вычленить осторожные шаги маньяка, если таковой все-таки решится выбраться сегодня в город.

Рассуждая таким образом, я совершенно невероятным образом уснула – да так крепко, как, наверное, не спала в детстве. По крайней мере, проснувшись, я не сразу поняла, где нахожусь, а такое со мной случается крайне редко.

А разбудил меня двойной удар грома, прозвучавший, казалось, над самым моим ухом. Я открыла глаза и, как уже говорилось, принялась соображать. Шум и топот в коридоре вернули меня к действительности. Я поняла – что-то опять случилось.

Опять все постояльцы повыскакивали из своих номеров. Судя по их лицам, непогода сморила не одну меня – все выглядели заспанными и растерянными – Виктор, супружеская пара, братья Коробейниковы, профессор Куницкий и юная горничная, ночевавшая на втором этаже. В конце коридора с пистолетом в руке бежал полицейский, отчаянно встряхивая чубом. За ним пробирался пан Леопольд без пиджака, но в подтяжках. Сейчас на его унылом лице был написан настоящий ужас. Я ничего не могла понять.

– Что, черт возьми, стряслось? – тихо спросила я у Виктора.

– Стреляли, – сказал он, работая под героя популярного кинофильма.

Я все равно ничего не понимала. Кто стрелял, в кого? Ведь все живы, все на месте… Я еще раз оглянулась по сторонам. Ах нет! В коридоре нет обоих немцев. Выходит, они стреляли друг в друга? Я с ужасом уставилась на Виктора, но не успела ничего сказать. Подлетел бравый наш часовой и, размахивая пистолетом, заорал во всю мочь:

– А ну, смирно! Усим стоять! Хто стрелял?

Ответом ему было сумрачное молчание. Потом профессор Куницкий выступил вперед и рассудительно произнес:

– Как видите, господин полицейский, мы все стоим без оружия и даже не вполне одетые. Позволю себе заметить, двое постояльцев в данный момент отсутствуют. Может быть, стоит заглянуть в их номера? Вот за этими дверями, пожалуйста!