Выслушав переданные ему слова отца, Хучулуг-хан рек раздраженно: «Труслив, как паршивая баба, отец мой, Таян-хан, и потому сейчас несет такое. Откуда вдруг привиделась ему монголов тьма? Ведь большинство их вслед за Жамухой прибились к нам».
И, понося на все лады отца,
Сын передал ему через гонца:
«Так может рассуждать лишь Таян-хан,
Чьей трусости нет меры и конца,
Чей путь от юрты — к пастбищу телят
И, без привычки, — сразу же назад,
Брюхатой бабе за нуждой пойти —
Видать, не знал он большего пути».
Услышав, как его поносит сын, Таян-хан молвил:
«В твоих насмешках, сын мой, Хучулуг,
Надменности и похвальбы немало.
А как дойдет до драки, свой испуг
От глаз людских не скроешь ты, пожалуй.
Надменный нрав показывай врагу,
А я лишь повторить тебе могу:
Ввязавшемуся в схватку забияке
Уже не выйти без потерь из драки».
Но Таян-хана правая рука, великий ноён Хори субэчи на это возразил:
«Нет, не доводилось отцу твоему никогда
От равного силой врага удирать.
Нет, хан Инанча билгэ не стерпел бы стыда
В сраженье коней поворачивать вспять.
Что ты заране возбоялся, Таян-хан?! Знай прежде, что ты такой отважный, мы верховодить бы поставили над всеми воинственную ханшу Гурбэсу. Все к одному: на счастие монголов и богатырь наш Хугсэгу сабраг вконец уж одряхлел — порядка в нашем воинстве не стало. Никчемный из тебя правитель вышел, Таян-хан».
В сердцах ударив по колчану, великий ноён Хори субэчи поворотил коня и прочь умчался.
Разгневанный речами великого ноёна, Таян-хан вскричал: «Не все ль равно, что умереть в бою, что долгий век влачить, дряхлея телом! А коли так — то будем биться!»
Найманы снялись с местечка Хачир ус и двинулись в направлении реки Тамир; по пути они переправились через реку Орхон, обогнули восточный склон горы Наху хун*; вблизи местечка Цахир могод их заметили дозорные Чингисхана.
Когда Чингисхану донесли о приближении найманов, он сказал: «Чем больше их, тем больших жди потерь. А мало их — невелики потери будут!» И повелел Чингисхан двинуть войска навстречу найманам.
Отогнав передовой отряд неприятеля, наши ратники выстроились в боевой порядок; и было решено:
«Как колючки караганы в тело недруга вонзая,
Тут и там его терзая, обтекая, окружая,
Клинья по бокам вбивая,
Разрывая, расчленяя,
Будем бой вести»*.
Отдав главные силы под начало брата Хасара, а запасный табун — Отчигин ноёна, сам Чингисхан поскакал впереди своего войска.
И повернули найманы вспять от Цахир могода и раскинули стан у подножия восточного склона горы Наху хун.
Наш сторожевой отряд, преследуя дозорных найманов, наехал на стан их главных сил. Узрев врага, Таян-хан спросил у Жамухи, который выступил против Чингисхана заодно с найманами: «Скажи мне, кто эти волки, что гонятся за нашими мужами, словно, овечье стадо настигая, прорваться так и норовят в загон?»
На это Жамуха ответил: «Есть у моего анды Чингиса четыре пса, на цепь посаженные, мясом человечьим вскормленные. Они-то и преследуют дозорных наших.
Не сердца у них, а уголья,
Языки — что острые колья.
И носы у них, как зубила,
И не лбы — чугунные била,
Четыре бешеных пса.
Оборвали железные цепи,
Побежали они через степи.
Как слюна-то из пасти брызнет —
Посягают на тысячи жизней
Четыре бешеных пса.
С диким воем, с рыком и лаем
Мчится первым Зэв с Хубилаем,
Вслед — Зэлмэ, Субэгэдэй… Вся свора.
Тэмужина анды опора —
Четыре бешеных пса.
Их питье — лишь роса одна,
Их еда — своя же слюна,
Ветры их на себе несут,
Лишь колчаны друзьями зовут
Четыре бешеных пса».
«Ну, коли так, нам от поганых этих подальше надобно держаться», — молвил Таян-хан, и вспять он отступил, повыше в горы. Но и оттуда видел он, что по пятам преследователи за ним несутся. И снова стал у Жамухи пытать:
«Вглядись, вглядись, почтенный Жамуха:
Что там за люди? Кто бы это были?
Похоже, будто резвых жеребят,
Насытившихся, с привязи спустили.
Смотри, смотри: они всё ближе к нам,
Всё гонятся за нами по пятам».
На это Жамуха ответил:
«Уругудов и Мангудов узнаю:
И пеший их пугается, и конный.
Как безоружный перед ними слаб,
Так слаб пред ними и вооруженный.
Любой с врагами на расправу скор:
Разоружат — и кончен разговор.
С отвагою они стремятся в бой,
Противнику всегда дают отпор».
«Что ж, коли так, нам от поганых этих подальше надобно держаться», — промолвил Таян-хан и дальше отступил, все выше в горы.
Там снова вопрошает Жамуху трусливый Таян-хан: «Кто это вслед за нами голодной птицей летит, стремится?»
На это Жамуха ответил:
«Вон тот, что нас преследует один,
Не кто иной, как анда Тэмужин.
Хан Тэмужин — силач,
Он телом — исполин.
Броню на нем
И шило не проткнет,
Игла в кольчуге
Дырки не найдет.
И свищет, рыщет
Голодной птицей он.
Как зверь за пищей,
Вперед стремится он.
Вы давеча, однако, похвалялись, мол, мы, найманы, нападем и разнесем монголов в пух и прах. Теперь они пред вами, так побейте ж их!»
Но, возбоявшись богатырей Чингисхана, Таян-хан изронил такое слово: «Нет, Жамуха, сейчас нам будет лучше подальше в горы отступить». Но, выше забираясь в горы, он видел по пятам идущую погоню и снова вопрошал у Жамухи: «Скажи мне, что за исполин преследует нас неотступно?»
На это Жамуха ответил:
«Не узнаешь? Огэлун хатан сын
Сюда несется вскачь,
Он Хасаром зовется у врагов,
Вскормленный человечиной силач.
Верзила грозный, вымахал в сажень,
Блестя броней, напропалую мчится.
И кажется, навис уже, как тень,
Свежатиною жаждет поживиться.
Могуч!.. Тяни его хоть три быка —
Упрется Хасар, и не сдвинешь с места.
Утроба велика не велика —
Шутя трехлетку-коровенку съест он.
А доведется воина настичь,
Так тут ему и вовсе не задача:
Проглотит человека, словно дичь,
С колчаном и со стрелами в придачу.
Представьте, человек стоит живой,
Вдруг тень падет — и вмиг его не станет.
А злыдень помотает головой —
И жертва даже в горле не застрянет.
А если Хасар гневом распален,
Хватает из колчана стрелы он,
В намеченную цель проворно мечет.
Случится, жертва не видна порой
И от стрелка сокрыта за горой —
Стрела ее сразит иль изувечит.
Взъярился Хасар и рассвирепел —
Возьмет охапку самодельных стрел
И вроде в пустоту метнет их кучей.
Перемахнут они за гребень гор,
И будет войску за горой разор:
Падет погибель на людей из тучи.
Здесь Хасар — и беды нам не отвесть,
Пред ним любой рассыпься неприятель.
В нем мощь нечеловеческая есть,
Ведь это мангас, людопожиратель.
Он тетиву натянет посильней —
Летит стрела на тыщу саженей;
Вполсилы лук натянет — и стрела
На пятисотой сажени легла».
О, как же убоялся Таян-хан, внимая Жамухе!
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!