Кризис человечества. Выживет ли Россия в нерусской смуте? - Михаил Делягин

Однако в то же самое время, будучи самостоятельны внутренне, эти же хозяйства были исключительно уязвимы внешне. Нападения кочевников и разбойников (которым большие пространства и растянутость транспортных путей давала намного больше шансов, чем в Европе), постоянные княжеские усобицы, а затем и татаро-монгольское иго создавали объективную необходимость их внешней защиты, были фактором постоянного принудительного объединения перед лицом внешних опасностей.

Принудительное внешнее объединение (в том числе под воздействием объективных причин) полностью свободных внутренне (чтобы не сказать на современном жаргоне «полностью отмороженных») элементов — это и есть формула российского общества, наиболее четко выражающая движущее и развивающее его органически присущие ему внутреннее противоречие.

Исключительно интересным и важным с практической точки зрения, хотя и безусловно частным, проявлением этой особенности русской культуры является органическое, хотя и противоречивое сочетание ценностей солидарности и коллективизма как в коллективах, так и в отдельных личностях.

Каждая организация, каждый коллектив, каждая неоформленная группа в нашем обществе одновременно раздираются изнутри острейшей конкуренцией и являются скрепленным солидарностью монолитом в конкуренции с другими организациями, коллективами и группами.

С этой точки зрения исключительно интересна артель, являющаяся продуктом переноса в иные хозяйственные условия принципов крестьянской общины и представляющаяся органически соответствующей русской культуре исторической формой самоорганизации русского трудового процесса и российского общества в целом.

С экономической точки зрения приведенная выше формула русского общества выглядит как «индивидуальное исполнение коллективных обязанностей».

Ситуация дополнительно усложняется тем, что один и тот же человек, как правило, является членом нескольких групп, которые конкурируют между собой как минимум за его силы и время. В отличие от западной цивилизации, эта конкуренция практически не упорядочена. Это пространство беспорядочно переплетенных и разнородных обязанностей, сфер ответственностей и конфликтов и образует социальную ткань российского общества, требующую от его члена постоянного принятия решений в условиях неопределенности. Прав — да, решения эти принимаются, как правило, неосознанно и случайно, на основе представлений о морали (операционально выглядящих как стремление к справедливости), так как к осмысленному принятию и сознательной реализации своих собственных решений носитель русской культуры в целом не приспособлен. Ему значительно комфортнее плыть по течению, ситуативно реагируя[32], а лучше пассивно подчиняясь «объективным обстоятельствам» или, в крайнем случае, внешней воле.

Гремучая, но гармоничная смесь конкуренции и солидарности, делая общество внутренне разнообразным и тем самым гибким и жизнеспособным, создает предпосылки для невиданной эффективности. Однако это же свойство предъявляет и весьма суровые требования к качеству управления, значимость которого многократно повышается из-за пассивности преобладающей части общества в «нормальных» обстоятельствах.

Принудительное внешнее объединение внутренне обособленных и самостоятельных единиц, вошедшее в плоть и кровь русской культуры, проявляется и как симбиоз ее носителя с государством, самоидентификация отдельной личности как части не только страны, но и государства, которые воспринимаются практически как одно и то же. При этом права личности изначально воспринимаются ею самой как заведомо подчиненные интересам страны, воплощаемым в себе (до полного их поглощения) государством.

Симбиоз личности с государством носит заведомо односторонний (и потому жертвенный с точки зрения западной индивидуалистической культуры) характер и отнюдь не дополняется даже попыткой симбиоза государства с личностью.

Наши подонки совсем оборзели.

Обыденная критика

Государство — сверхценность русской культуры. Не наемный управляющий, не источник социальных гарантий, не инструмент обеспечения безопасности и тем более не организатор технологического прогресса.

И уж, конечно, не пресловутый «ночной сторож» с министерской зарплатой и замком в Швейцарии, трепетно любимый либеральными фундаменталистами.

Государство — современная форма существования русского народа.

Единственная форма, доступная нам на протяжении как минимум вот уже нескольких столетий. Социальная среда, в которой живет и развивается каждая «ячейка общества». Скрепа, обеспечивающая само его существование и одновременно развитие.

Вслушайтесь в критику: самые ярые нападки на ненавистную всему народу бюрократию включает использование по отношению к ней слова «наша»[33]. Это не рабство — это неотделенность, слитность, симбиоз с государством как отдельного человека, так и общества в целом.

Глубоко религиозный человек, как правило, не является целостной, законченной личностью, так как добровольно делегирует часть своей личности на небеса, лишаясь тем самым этой части личности и суверенитета над собственной жизнью. Подобно ему, русский человек делегирует часть своего «я», своего самоосознания государству и вообще «начальству», выступающему представителем и олицетворением последнего и устанавливаемых им порядков (причем даже в сугубо частных структурах).

Ощущение государства, даже явно враждебного личности, тем не менее как «своего» — одна из самых поразительных особенностей русской культуры. Ее носители с легкостью прощают руководителям страны (да и любым «начальникам», являющимся их отражениями) то, десятую долю чего они не прощают своим ближайшим родственникам и друзьям!

Интересно, что сами слова «начальство» и «начальствовать», означающие буквально «давать начало», что говорит едва ли не о божественных функциях, уже свидетельствуют о непропорциональной роли всякого внешнего (относительно отдельно взятой личности) управления для россиян.

Симбиоз личности с государством исключительно важен для понимания практических особенностей нашей культуры.

Такая слитность дает российскому обществу, единому со своим государством, колоссальную — непредставимую и потому всегда неожиданную — силу, раз за разом, уже привычно для нашей истории позволяющую совершать невероятное. Именно в ней заключается секрет колоссальной эффективности и жизнестойкости носителя русской культуры, действующего «заодно» со своим государством. В этих случаях действительно «нам нет преград ни в море, ни на суше». Достаточно вспомнить Сталина, начавшего прием в честь Победы над фашистской Германией тостом за терпение русского народа и его доверие к государству.