Возвращение тамплиеров - Джузеппе Д'Агата

Хозяйка дома — Элеонор Уокер, пятидесятилетняя вдова, еще не сложившая оружия. Платье у нее на несколько размеров меньше, чем требует ее тучность. Она — любовница Уайта: мне рассказала об этом Бетти и прибавила, что они думают вскоре пожениться.

Атлантический океан насыщает воздух влагой, вечер стоит теплый. Гостей множество. Все предвкушают выпивку, желая напиться еще и потому, что в Америке по субботам это нечто вроде общественного ритуала.

Гости разбрелись по всему дому, и чем больше их сознание затуманено винными парами, тем скучнее становится вечеринка. Яирам ухаживает за всеми женщинами без разбора — и за молодыми, и за пожилыми. На редкость глупое времяпрепровождение, с обменом телефонами для встреч, которые никогда не состоятся. Кто-то садится за пианино и аккомпанирует нестройному хору, выводящему слащаво-романтические песенки старых времен.

Иеремия Уайт, пошатываясь, подходит ко мне, балансируя двумя рюмками со скотчем, и предлагает одну из них мне, чтобы чокнуться. За маленькими линзами его очков один глаз хитро подмигивает, намекая на общий секрет.

— Мы-то с вами знаем, что тайне подводного кладбища много лет. Даже много веков, не так ли?

— Вы полагаете?

— Орден меченосцев был основан в Риге, в Ливонии.

— Знаю, но не вижу, какая связь…

— Почему бы вам не рассказать эту историю нашему другу Гельмуту?

— Генералу Симпсону я обещал молчать.

— Гельмут Вайзе — исключение, полезное для дела. — Он улыбается, вернее сказать, скалится, — Симпсон… да он же первый не удержится и все разболтает. По секрету, конечно, и взяв сперва обещание молчать. Тамошние сквозняки моментально разносят новости по всему Пентагону, а Симпсон — невероятный болтун. — Его бокал касается моего. — Не знаю где, дорогой Риччи, но мы с вами еще непременно увидимся.

— Надеюсь. — Хотя на самом-то деле надеюсь, что этого не случится.

Затем встречаю Бетти. Она явно не в духе и к тому же совершенно пьяна.

— Могу я что-нибудь для тебя сделать?

— Только одно. Не уезжать, — серьезно отвечает она, не глядя на меня.

На ней что-то вроде майки, едва прикрывающей грудь. В вырезе майки хорошо виден небольшой нательный крестик с тоненькой цепочкой.

— Бетти, а ты веришь в Бога?

Минута растерянности.

— Я думаю… что я агностик. А почему спрашиваешь об этом?

— Сними этот крестик.

— И не подумаю. Он приносит мне удачу, и потом… это подарок.

— Чей?

— Профессора.

— Иеремии Уайта? А я думал, он человек скупой.

— Может, ты прав. Какая разница? Джакомо, пойдем купаться!

Я мотаю головой:

— Не хочется. Вода холодная, тебе не кажется?

— Потому-то мне и хочется.

Провожаю ее до двери, откуда ведет лестница на пляж.

Полная луна ярко освещает берег. Атлантика скрыта в глубоком мраке. Могучие волны высотой в человеческий рост с грохотом обрушиваются на берег, где и умирают.

Бетти, раздеваясь на ходу, спускается по лестнице и направляется к причалу. Возвращаясь в дом, я слышу, как она кричит:

— Скоро увидимся!

Я увижу ее много позднее. Мертвой.

Уже на рассвете кто-то из гостей находит ее обнаженное тело, всплывшее между лодками. Рана на вспоротом животе уже не кровоточит. И нет больше маленького золотого крестика.

Нетрудно понять, что Бетти пронзила заостренная лапа старого якоря, лежавшего на мелководье.

Нелепый случай.

Но точно такой же конец, как у Анны.

И Элиза, моя мать, умерла похожим образом.

Все трое погибли от железа.

По возвращении в Болонью жизнь Джакомо и Яирама вошла в привычное русло. Но только на первый взгляд. На самом же деле то, что произошло в Америке, оставило в душе каждого неизгладимый след и отразилось даже на их внешности, — казалось, оба ссутулились от какой-то непомерной тяжести. Молодые люди утратили не только былую отвагу и дерзость, но и улыбку — улыбку, выделявшую обоих: живую, умную, всегда готовую вспыхнуть огоньком иронии.

Они избегали разговоров о той поездке. Но воспоминания о двух событиях незримо витали над их встречами, и часто оба вдруг умолкали, не в силах продолжать разговор. Воспоминания — о ссоре в нью-йоркской гостинице, тягостной и мучительной, и о загадочной смерти Бетти.

Еще одно событие — находку подводного кладбища — они тоже обходили молчанием, но лишь потому, что со временем оно представлялось все более нереальным. Приемлемого объяснения ему они так и не нашли, а значит, разговоры о кладбище становились совершенно бессмысленными.

А Борги? О нем больше не вспоминали.

Таким образом, беседы двух друзей теперь невольно сводились только к книгам и занятиям. Но у Джакомо все же имелось средство, помогавшее спасаться от полной душевной опустошенности, — лига обиженных. И в самом деле, спустя несколько дней после приезда он опять активно включился в работу.

И получил от нее гораздо больше облегчения, чем ожидал. Он снова встретил знакомую, волнующую теплоту человеческих отношений, и падре Белизарио принял его как беглого сына. На немногие вопросы относительно поездки в Америку, как ему казалось, он ответил вполне удовлетворительно, хотя уклончиво и в самых общих чертах. Выслушав Джакомо, падре Белизарио пристально посмотрел ему в глаза. Молодому человеку показалось, будто монах угадал главное, что случилось там, за океаном.

Между тем составилась театральная труппа, и режиссер, отвечавший за ее работу, захотел видеть Джакомо среди актеров. Но тот, терпеливо высидев долгую репетицию, со всей возможной вежливостью отклонил предложение.

Другая новость, напротив, немало взволновала Джакомо: число желающих вступить в лигу заметно возросло. Председатель, открывая заседание совета, с гордостью сообщил, что лига расширяется прямо на глазах. Всего за несколько месяцев она выросла почти вдвое. В тот вечер в повестке дня у совета стояло два главных пункта: открытие в октябре небольших курсов кройки и шитья и рассмотрение новых заявлений о приеме в лигу.

Пока брат Белизарио, похоже, дремал, поддавшись старческой сонливости, совет долго обсуждал наилучшее устройство курсов. Мнения разошлись: одни считали, что принимать следует только обладателей аттестата зрелости, но не старше восемнадцати лет, другие предлагали запись без всяких ограничений. Они и одержали верх. Среди них был и Джакомо.

Как только перешли ко второму пункту повестки, падре Белизарио сразу же пробудился под добродушно-ироничное ворчание членов совета. Впрочем, все знали, что расширение лиги — его главная цель. Дело ведь в том — так объяснял он свои устремления, — что людей, справедливо считающих себя обиженными жизнью, обществом или миром, бесконечно много.