Иисус — крушение большого мифа - Евгений Нед

отдать в общину не все, а лишь какую-то часть. Видимо, доверились Ананий и Сапфира кому-то из очень уж «ревностных» членов общины…

И узнав о таком деле, Петр не то, чтобы расстроился — он пришел в страшнейшую, просто-таки величайшую ярость! А надо сказать, что имя Петр — это греческий эквивалент арамейского прозвища Кифа, что можно перевести, как «скала» или «глыба». Надо полагать, что такое прозвище Петр получил не иначе, как за свои выдающиеся физические габариты, силу и воинственный характер, который он не раз и проявлял.

И вот эта Скала-Глыба, в ярости обрушивается с обвинениями и угрозами на принесшего свои деньги и ничего худого не ожидавшего Ананию. Напор был таким, что бедняга, не успев проронить ни слова в ответ, получил либо инфаркт, либо инсульт, от чего там же на месте и помер. Как говорится, «добро пожаловать в общину, благодарим вас за ваше пожертвование»!..

Увидев такие последствия, Петр не просто не огорчился, не расстроился и не подумал, что, может быть, он как-то так, слегка перестарался — нет-нет! Петр только воодушевился произведенным эффектом, и с нетерпением стал поджидать следующую подлую обманщицу — Сапфиру, жену подлого обманщика. И когда та, ничего еще не ведая, пришла для того, чтобы быть радостно принятой в желанную общину, он встретил ее так, что и она, вслед за мужем, тут же и покинула сей бренный мир. Финал, занавес, аплодисменты!

Дивную сию историю можно прочесть в 5 главе книги Деяний Апостолов, в стихах с 1 по 10. А в стихе 11, подводящем итог этой истории, сказано: «И великий страх объял всю церковь и всех, слышавших это»…

Знаете, чтобы вот так отреагировать на какие-то деньги, которые ты посчитал «недонесенными», чтобы быть готовым за эти деньги даже и жизни лишить, причем не одного, а сразу двух человек, для этого надо иметь за плечами прошлое отнюдь не «простого мирного рыбака»!

Ведь если первую смерть — смерть Анании, — можно было бы посчитать трагической случайностью, то уж никак не стоило бы повторять аналогичное воздействие на Сапфиру, постаравшись уж с нею-то обойтись как-то помягче. Но никакой такой «трагической случайностью» Петр ничего тут не счел, и, дождавшись появления счастливой Сапфиры, вновь обрушил всю мощь своего гнева и ярости, теперь уже на нее.

То, что и эта несчастная женщина, как мы знаем, тоже не смогла перенести такой атаки, и тоже умерла, вслед за мужем, было воспринято с мрачным торжеством, как подтверждение авторитета и силы, идти против которой — смерти подобно. И воцарившаяся в общине атмосфера страха его только радовала, поскольку, судя по всему, другого вида авторитета Петр-Глыба просто и не понимал.

Почему? За тот год, что они провели вместе с Иисусом, как с проповедником любви, Петр, конечно, видел перед собой пример авторитета, установленного не на страхе, а на любви. Так почему же он не воспроизвел именно его? Очевидно потому, что не смог. А не смог же, наверное, потому, что за предшествовавший этому «году любви» гораздо более длительный период времени, в нем сформировались и утвердились совсем другие категории и стереотипы авторитета — авторитета силы, подчинения, страха.

А так же — авторитет денег, как ценности более высокой, чем человеческая жизнь, и представление о том, что руководитель ни в коем случае не должен прощать никаких попыток обмана в вопросе денег, иначе его власти — конец!

Вот все эти свои представления Петр и реализовал в случае с Ананием и Сапфирой, наглядно продемонстрировав, какого рода прошлое стоит за его плечами, какую школу он прошел до того, как попал на «одногодичные курсы» Иисуса Христа. И тут, опять-таки, вполне ясно, что этот его прошлый опыт заключается в освоении премудростей отнюдь не профессии рыбака…

Кстати и сама попытка создать новую общину на принципах тотального обобществления имущества, говорит не о знании Петром и компанией трудов Маркса и Ленина, а о воспроизведении опыта предыдущей жизни именно в составе разбойничьей шайки. Был бы у Петра опыт обычной жизни обычного рыбака, в которой никто никогда и ничего не обобществлял, едва ли ему пришла бы в голову хоть одна мысль по «строительству коммунизма».

А вот в каком-нибудь разбойничьем логове все и всегда именно так и поступали: все добытое было общим, все жили вместе, все делилось между всеми по мере необходимых нужд. И любые попытки утайки каких бы то ни было денег воспринимались, конечно же, как тягчайшее преступление, достойное смерти. Так что факт воспроизведения Петром и прочими первыми «учениками» Иисуса именно таких моделей поведения, так же весьма убедительно говорит в пользу версии о длительном разбойничьем прошлом, как самого Иисуса, так и его ближайших «учеников».

Хотя, конечно, всю вышеописанную историю и с «коммунизмом», и со смертью Анания и Сапфиры, можно отнести, как это делают в христианстве, к проявлению «воли Божьей» и «суда Божьего». Но такие «божественные проявления» выглядят настолько странно-нелепыми, что самим же христианским богословам как-то неловко делается. Уж совсем как-то несоразмерно выглядит «божественное возмездие» совершенному «преступлению», которое и «преступлением» назвать язык не поворачивается.

К тому же, во время руководства группой самого Иисуса, почему-то ни темы с «недоносом» денег не возникали (кто сколько хотел, тот столько и приносил, и ни с кем никаких разборок не устраивали), и никаких «возмездий» ни над кем не осуществлялось. И вообще — все вокруг Иисуса обустраивалось совсем не на страхе, а на его противоположности — любви, так что даже и представить невозможно, чтобы Иисус стал бы радоваться факту, что «великий страх объял всю церковь», что столь восхитило его «апостолов»!

Так что, либо у Иисуса был «другой Бог», не устрашающий и казнящий, а любящий, в отличие от «бога его учеников», либо не надо даже и пытаться притягивать Бога к вышеописанной ситуации…

Собственно, на этом и можно завершить эту часть книги, посвященную установлению обстоятельств прошлого, как юных лет Иисуса, так и того периода его зрелых лет, который предшествовал моменту его появления в качестве центральной фигуры в Евангельских повествованиях.

И подводя итоги, можно совершенно определенно заявить, что анализ целого комплекса имеющихся в Евангелиях «в открытом доступе» сведений, позволяет утверждать, что тщательное замалчивание прошлого Иисуса объясняется тем, что это было прошлое человека, бывшего разбойником. И не просто разбойником, а главарем разбойничьей шайки.

Как он мог оказаться на такой вот «жизненной стезе» — об этом шел разговор в главе, посвященной его детству и отрочеству. Что делал на этом отрезке своей биографии? Тут, я полагаю,