Белый, красный, черный, серый - Ирина Батакова

– А если творчество не в свою славу, а во славу Господа? Может такое быть?

– Обман! Обман и лицемерие хитроглупое! Каждый, кто употребляет слово «творчество» к своим поделкам и приплетает к сему имя Господа – во сто крат хуже обманывается, чем просто тщеславный. Тщеславный дурак хотя бы не притворяется чем-то другим, кроме себя самого, а этот «творец во славу Господа» делает вид, что ему поручено нечто свыше, что уж такой он весь особенный, чуть ли не спецархангел на задании. Словом, ему все позволено – раз во имя Господа. Он же типа не сам от себя «творит», а по Высшему поручению! Задание такое, итить-колотить!

– Ага. Ну, то есть, творить во славу Господа нельзя, а ремесленничать можно?

– Ну-у… Да.

– А почему?

Отец Григорый зарычал.

– Вот же башка пустая! Кому я все это рассказывал? Стенам каменным?

– Простите, отче. Я просто не понимаю. Если Бог создал нас по образу и подобию своему – значит, это же не просто ноги-руки-голова, но и то, что внутри, в сердце и в уме… Разве не он наделил нас желанием творить и стремлением к чему-то эдакому, непонятному, неизвестному, новому, отличному от всего, что рядом есть?

– По образу! По образу он нас сотворил. И не «нас» – а только Адама, мужеский пол. Или ты думаешь, что Господь Бог наш Вседержитель, Отец Небесный, Дух святой и Сын Иисус Христос Спаситель выглядел как баба? О каком образе «нашем» ты толкуешь? До чего же глупы современные девицы… Впрочем, и всегда так было. Нет в бабе никакого понимания. А туда же – о подобии толкует! Запомни, чадо. Нет в человеке, даже и в мужчине, никакого подобия Творцу Бесподобному.

– Тогда откуда эта тяга?

– Диавольский сквозняк!

– То есть, в стремлении к творчеству мы подобны не Творцу… А тогда кому же? Сатане?

– Именно. Та же сатанинская гордыня.

– Но ведь ангелы творить не могут? И падший ангел Сатана – тоже… Как же тогда… Если Сатана не может творить, а человек может…

– Тьфу ты! А кто тебе сказал, что может? Придумал себе, по наущению диавола, что может, а сам не может! Что же тут непонятного?! Завидовать только может Творцу и хотеть быть как он, а то и выше – вот и весь сказ!

– Ясно… А вот Адам, когда нарек имена всем скотам, и птицам небесным, и всем зверям полевым?

– Ага! До грехопадения! До! В саду Эдемском. Тогда только и мог человек творить во славу Господа. А после и поныне вся природа наша искажена грехом. Падением по диавольскому искушению. Также и природа творчества. Понятно?

– Понятно.

Снова помолчали.

– Все-таки непонятно. Если вся природа искажена, то значит, иконопись – тоже может быть обманом?

Отец Григорий засопел.

– Что значит? Каким обманом?

– Ну, как… Вот пишет изуграф икону по канону, молится и думает, что он находится в смирении, а вдруг это ложное смирение? Вдруг он сам не понимает, как он вознесся в своей гордыне? Выше художников, которых презирает. Они, мол, не способны Господу служить – не то что я! Я вот скромный, чистый, и мне награда – рай.

– Бывает и такое, – неожиданно согласился он. – Это называется духовная прелесть.

– Чем же тогда иконописец лучше художника? Выходит, иконописцев тоже правильно запретили?

Отец Григорий хмуро постучал кистями в банке, промывая.

– Неправильно. Да только нас забыли спросить. Запретили всем скопом, и тех и других. Это было политическое решение. Нечего тут обсуждать.

– Как это – политическое?

– А вот так. Это вроде как джизья. Выкуп за жизнь. Просто не деньгами, а совестью. Денег им уже мало. Душу хотят отобрать.

– Кто?

– Кто-кто! – крикнул он. – Басурманы поганые! Кто еще джизью с нас берет? Кому подушную подать платим?

– Так ведь они нас от Внешнего мира оберегают – потому и платим. Это же лучшие наши бойцы и пограничники сторожевых башен.

Отец Григорий только плюнул и рукой махнул – мол, о чем с тобой говорить.

Внучка государственного советника юстиции 1-го ранга Ирина Анатольевна Василькова четыре года назад потеряла в аварии ногу. Леднев сам руководил операцией, которая проходила в несколько этапов. Сперва – круговая ампутация по середине бедра. Как только гематоботы закрыли рану антирубцовой бластемной заплатой – тут же, на операционном столе, томограф просканировал здоровую ногу от носка до середины бедра. Затем виртуальный децеллюризатор создал ее очищенную от клеток модель – тончайший, ажурный каркас соединительной ткани – и передал в зеркальном виде на 3D-принтер. Одновременно с этим бионик просчитывал и генерировал необходимое количество коллагеновой «пасты», и когда она была загружена в картридж, биопринтер напечатал полимерный каркас по модели децеллюризатора – архитектурно точную, симметричную копию здоровой ноги. Печать длилась 38 часов. Никто не спал, кроме Васильковой под анаболиками, которой за это время сменили четыре бластемных заплаты. Наконец, когда полимерный каркас был готов, бионик засеял его стволовыми клетками Васильковой – и начался заключительный этап операции. Новую ногу – вернее, ее воспроизведенную часть – буквально приклеили к усеченной конечности: посадили на «живородный гель», который плотно скрепляет клетки, запуская процессы СК-дифференциации в каркасе, и, сделав свое дело, со временем рассасывается, не оставляя никаких следов хирургического вмешательства.

Полгода Василькова провела в постели и еще два года в экзоскелете – пока шла СК-дифференциация, регенерация тканей и прорастание в них нервных волокон. Новая нога выросла прямо на ней – как оторванный хвост на саламандре – только без этих жутких эволюций от аморфных зачатков до заключительной метаморфозы в нужную форму. Форму с самого начала задавал полимерный каркас. Это был новый метод, хоть и на старой закваске, на синтезе нескольких областей биоинженерии, который возник в последние двадцать лет благодаря крутому взлету всех биотехнологий. Один лишь 3D-принтинг усовершенствовался так, что рядом с первым поколением выглядел как лазерный луч рядом с отбойным молотком.

Для Леднева эта операция была особенной – первой в его практике (не так уж часто випам отрывает ноги) – и сама Василькова казалась ему особенной. На вид и по биопоказателям ей было лет двадцать – двадцать пять, а по метрике – пятьдесят восемь, постоянная клиентка, последний укол омоложения Леднев ей делал четыре года назад, накануне аварии, так совпало. Она – не считая чудесных, белых, как молочное стекло, зубов, – была некрасива, с плоским костистым лицом, кривоногая, словно кавалерист – но Ледневу чем-то нравилась, то ли гибкими звериными движениями, то ли звериным же сочетанием какой-то безмолвной силы и непритязательности – ее, например, не занимала жадная мечта вместе с молодостью получить какое-то природно другое, более изящное тело (а Леднев успел повидать истеричек, которые требовали отрезать им абсолютно здоровые ноги и напечатать взамен «идеальные», по образцу какой-нибудь титулованной мин-син)[19]. Так что его ничуть не удивляло, что у некрасивой Васильковой было три счастливых брака, пятеро детей и, по слухам, тринадцать любовников. Ее последний муж, придворный архивариус, в высоких кругах упоминался всегда под таинственной и скромной кличкой «библиотекарь», и Леднев мог только догадываться об истинном масштабе этой фигуры.