Движение к цели - Дмитрий Ромов

Подумай, как тебе перебраться в министерство торговли. Поищи контакты в Москве. Начнём здесь, конечно, но все большие вопросы в столице решаются, а не в провинции.

Времени уже много, но прежде чем идти домой, я решаю забежать к Лиде. Поднимаюсь и давлю кнопку звонка. За дверью раздаются непонятные звуки. Голоса, что ли. Дверь резко раскрывается и на пороге появляется она сама.

Увидев меня, она быстро оглядывается, а потом, сделав страшное лицо, чуть слышно говорит:

— Уходи! Уходи немедленно!

Сказав это, она тут же начинает закрывать дверь.

— Ошиблись! — кричит она через плечо.

— Стоять! — раздаётся из глубины квартиры гневное рычание. — Стоять, бл*дь! Сюда иди, нах! Ё*рь твой, нах! Сюда! Сюда, я сказал!

— Уходи быстро! — шепчет Лида и в этот момент дверь снова распахивается, на этот раз с такой силой, будто её срывает с петель Кинг-Конг.

— Убью! — ревёт вуматину пьяный мужик. — Сюда иди, сука! Ах, ты сука!

В этом невменяемом толстяке я узнаю майора Баранова. Лицо его покрыто испариной, а глаза красные, как у рака.

— Ах ты ж сука! — ревёт он и поднимает руку с зажатым в ней пистолетом. — Кабзда тебе, малыш!

14. Хоттабыч

Здоровый дяденька, корпулентный, как говорится. Масса тела, как у вагона, гружёного углём. Под такого лучше не попадать, так что Лидке можно только посочувствовать. А пить столько нельзя, дорогой товарищ. Ты же облик человеческий теряешь. Итак не образец советского милиционера, а теперь-то вообще ужас.

Я хватаю его руку и бью об косяк. Баранов тут же выпускает пистолет, но понять, осознал ли он потерю оружия или нет, невозможно. Зарычав, он вытягивает ко мне обе руки, желая, должно быть, стиснуть в смертельных объятиях.

Меня, впрочем, подобные нежности не интересуют, поэтому я бросаюсь ему навстречу, подныривая под его щупалцы. Я случайно толкаю Лиду, она оступается и падает, а я оказываюсь за спиной у этого неповоротливого гоблина.

Он медленно, как дирижабль или, скорее, как пышная перекаченная тётка на концертах AC/DC, начинает поворачиваться ко мне. Но я не даю ему опомниться и вскочив на спину, как ведьма на загривок Хомы Брута, обнимаю за шею.

Собственно, никакие это не объятия. Я провожу удушение. И мне приходится ждать целых двадцать секунд, прежде чем его конечности обмякнут и сам он погрузится в глубокий сон. Он начинает заваливаться и главное здесь не оказаться под ним, как под павшей в бою лошадью.

Он заваливается, перекрыв входную дверь, и мне приходится перекатывать его на бок, чтобы дверь закрылась.

— Лидка! — хриплю я, — помогай, нефиг валяться.

Она поднимается и подскакивает ко мне и вдвоём мы кое-как переворачиваем эту жирную тушу. Я подбираю разбросанную обувь и пистолет, и дверь наконец-то закрывается.

— Ты что с ним сделал? — со страхом спрашивает она.

— Загипнотизировал. Проснётся и станет пай-мальчиком. Не переживай, он всего лишь спит. Не слышишь что ли как дышит? Он всегда так, кстати?

— А я-то откуда знаю, — зло бросает она.

— Ну, мало ли, — пожимаю я плечами и аккуратно ставлю её сапоги на полочку.

Пистолет я заворачиваю в тряпицу и запихиваю к себе в карман.

— Эй! Ты чего творишь! Куда оружие!!! Положи обратно!

— Куда обратно? — уточняю я. — На лестничную площадку? Так, пойдём-ка со мной на кухню. Чаю выпьем.

— Егор, это не шутка! Верни оружие! Ты знаешь, что за это сесть можно? И хорошо так сесть!

— Знаю, Лид, больше твоего знаю. Веришь?

Она молчит.

— Не веришь. Ну и ладно. Ты мне скажи, тебе отношения с этим боровом нравятся? Удовлетворяют тебя?

— Да пошёл ты! Ты чего припёрся? Я тебе говорила, чтобы не приходил?

— Ну конечно, что я, тут такие джентльмены ходят, благородные принцы. Высокие отношения и искренние, хоть и немного полигамные.

Мы заходим на кухню и в свете розового плюшевого абажура я замечаю у неё синяк под глазом. Вот же урод.

— Это он? — спрашиваю я, приподнимая её лицо за подбородок.

Она резко отворачивается, подходит к столу, садится на табуретку и подперев лоб рукой, начинает плакать. Запрещённый приём… На столе стоит полупустая бутылка «Русской» и стакан. Рядом чёрный хлеб и открытая банка кильки в томате. Банкет, ёлки-палки.

— Я с ним не сплю, — всхлипывая говорит Лида. — Один раз было, и что мне теперь удавиться? А ты чистенький, да? Ну, презирай меня, я же и с тобой тоже сношалась. Презирай…

— Так, Лида, прекрати, — твёрдо говорю я. — Перестань. Я тебя не презирать пришёл. Я тебе помочь хочу. Ясно? Чего ему надо было? Чего припёрся?

— Догадайся! Сказал, что если ему не дам, он мне всю жизнь переломает, ну и там подробности, как именно будет ломать. Я ответила, чтоб он шёл на три буквы, а он привёл железный аргумент, прямо в глаз, а потом стакан засосал, достал пистолет и орать начал.

— Понятно. Тебе есть, где переночевать? В крайнем случае можешь у меня, но если есть, где, лучше моих предков без нужды не шокировать.

— У меня тётка двоюродная в Рудничном живёт. У неё дом свой.

— Значит поезжай к тётке.

— Как я к ней в таком виде?

— Скажешь, на задержании досталось. Придумай что-нибудь. Но сначала зайдёшь в травму, сделаешь рентген или чего там они скажут, то и сделаешь. Удостоверение покажешь и скажешь, нужно снять побои. Короче, бумагу такую сделаешь.

— Для чего?!

— Надо. Пистолет останется у меня. Отдам я ему, не бойся. Скажешь, что про пистолет не знаешь. И пусть меня ищет. Теперь бери лист бумаги пиши объяснительную на имя участкового, младшего лейтенанта милиции Рыбкина Г.А. Настоящим сообщаю, что вчера в девятнадцать-тридцать ко мне явился мой непосредственный начальник, звание, ФИО, в состоянии сильного алкогольного опьянения. В моём присутствии он выпил ещё полбутылки водки и начал дебоширить. Он нецензурно выражался и постоянно повторял, что потерял табельное оружие. Потом нанёс мне телесные повреждения средней степени тяжести и лёг спать. Ну или что-нибудь такое. Дату не ставь.

Лида прекращает всхлипывать и смотрит на меня, открыв рот.

— Егор, ты дурак? Я такое писать не буду. Он же меня своими руками задушит. Да меня за такое вообще из органов выпрут.

— Не бойся, эта бумага никуда не пойдёт, останется у меня. Но к тебе он больше на десять метров не подойдёт. Обещаю. Я всё сделаю. Пиши давай.

Утром, когда выхожу из подъезда, Рыбкина уже ждёт и переминается с ноги на ногу. Блин, хоть бы раз раньше её выйти, неудобно прямо…

— Привет, — улыбается она.

— Привет. Опять опоздал?

— Нет, это я