Если завтра случится - Анна Джолос

со здоровьем, в прошлом году было два микроинсульта, — голос дрожит, но она изо всех сил старается не заплакать. Держится.

Чёрт. Ну я точно не стану сообщать о том, что её мать сейчас находится в больнице. Распереживается, и, мало ли, опять приступ случится. Я не готов брать на себя эту ответственность. По крайней мере, не тогда, когда мы под землёй. Без ключей.

— Послушай, Насть. Нам нужно кое о чём договориться.

— О чём? — поглаживает стакан пальцами, тихо шмыгает носом.

— Когда Егор вернётся…

— Если он вернётся, — исправляет полушёпотом.

— Когда Егор вернётся, мы разыграем небольшое представление.

— Что ты имеешь ввиду? — вскидывает на меня встревоженный взгляд, и я рассказываю ей свой план.

Глава 20

До того момента пока не закончились свечи, всё было относительно нормально. При помощи фонарика, работающего на последнем издыхании, я пытался отыскать чёртовы батарейки, но, увы…

Ни генератора, ни батареек, ни свечей. Уже вскоре мы остаёмся в кромешной тьме, и из-за этого у Зарецкой случается самый настоящий приступ паники.

— Даня, Дань…

— М?

— Свет не горит, Дань, — слышу её встревоженный голосок. — Включи фонарик, пожалуйста. Быстрей.

— Он сел.

— Нет-нет-нет… Только не это! — начинает тревожиться.

— Тихо.

— Мне страшно.

— Тебе нечего бояться. Мы ведь вдвоём.

— Где ты, Дань? — произносит взволнованно.

— Я здесь, рядом. Успокойся.

Она дотрагивается до меня, вслепую протянув руку вперёд.

Нащупав ладонь девчонки, осторожно её сжимаю.

— Что нам делать теперь? Как же мы будем совсем без света, Дань?

Чувствую, что дрожит вся. Похоже, боязнь темноты в её случае и правда фобия.

— Найди батарейки. Свечей нет, я смотрела ещё тогда, когда мы искали ключи.

— Нет батареек, Насть, — сразу говорю, как есть.

— Ты уверен?

— К сожалению.

— Дань, мы умрём здесь, да?

— Перестань. Нет.

— Он не придёт. Мы погребены заживо, Дань. Нам не выбраться. Не выбраться, ты понимаешь?

— Насть…

— Нас никто не найдёт, как он и сказал, — всхлипывает, шмыгая носом.

— Перестань.

— Это конец, Дань.

— Не нагнетай. Егор вернётся, и мы сделаем то, что задумали.

— Он не вернётся, — повторяет упрямо, — уже вернулся бы. Сколько времени прошло?

— Не знаю.

Сложно ориентироваться без часов и окон. Я бы даже сказал, что невозможно.

— Мы умрём. Никто нас не спасёт! Никто не знает, где мы. Нас не найдут!

— Насть, ты можешь успокоиться?

— Успокоиться? Ты предлагаешь мне успокоиться? — теперь, похоже, черёд следующей стадии. Она злится и раздражается.

— Да, я хочу, чтобы ты перестала паниковать.

— Перестала паниковать? А как мне не паниковать, Даня? Мы в кромешной тьме, глубоко-глубоко под землёй. Без какой-либо надежды на спасение! И, между прочим, всё это из-за тебя!

Сейчас прям дежавю ощущаю.

— Ты и твой брат! Вы украли меня ради наживы! Ты виноват в том, что я здесь! — выдёргивает руку. — Ты виноват! Неужели эти деньги того стояли, Даня? Разве ты сам предполагал, что мы будем погибать здесь? — переходит на повышенные тона. — Медленно и мучительно умирать, на пару!

— Я не пойму, ты пытаешься спровоцировать новый приступ? В прошлый раз именно так всё и начиналось. Ты перенервничала. Повторения припадка добиваешься?

Она молчит. Разве что сопит недовольно. Как ёж.

— Я знаю, что ублюдок и поступил по-скотски. Мне нет оправданий. Ты не должна была оказаться здесь. Я понимаю твою злость, она обоснована.

— Ты поступил отвратительно. Так друзья детства не поступают, Даня. Сейчас лично я понимаю, что совсем тебя не знаю. А может и тогда не знала, — добавляет растерянно.

В воздухе повисает напряжённая тишина. Нам нечего сказать друг другу на этот счёт. Она убеждена в том, что единственный мотив похищения — это деньги. Я, в свою очередь, не готов снова раскрыть правду, памятуя о том, чем дело кончилось в прошлый раз.

— Что это?

Да. Я тоже слышал. Какой-то шорох.

— Не говори мне, что это крыса, — шепчет испуганно.

— Не думаю.

— Закрой дверь. Немедленно закрой туда дверь!

— Так мы не услышим, что пришёл Егор!

— Она нападёт на нас.

— Да ну с чего бы?

— С того, что она голодная.

— Она сожрала все наши припасы.

— И уже снова хочет есть.

Цокаю языком.

— Откуда тебе знать.

— Крысы прожорливые.

— Может, это мышь, а не крыса, — намеренно выдвигаю эту версию.

— Мышь? Ты серьёзно? Да она размером с кота! — пищит возмущённо.

Что ж. Не прокатило сбить толку.

Опять слышим, как что-то скрябает.

Твою мать.

— Это крыса! Даня, это точно она! — вопит Настя на высоких нотах.

Встаю с кровати, нащупываю стул.

— Ты куда?

— Шугануть её надо как следует.

— Дань, не уходи, Дань, — просит жалобно.

— Тсс…

Она замолкает. Я прислушиваюсь.

Сперва ничего не происходит, но потом скрежет повторяется.

— А ну пошла отсюда! Пшшшш! — швыряю стул в том направлении, откуда идёт звук.

— Закрой дверь! Пожалуйста! Закрой, вдруг бежит сюда! — кричит Настя.

Закрываю. Лишь бы только не нервничала.

— Дыши глубоко. Всё нормально.

— Ничего не нормально! — срывается в слёзы. Не истерит, нет, но совершенно точно плачет. — Не открывай.

— Ты такая трусиха, Зарецкая. Боишься темноты, боишься крысы…

— Пошёл ты, Климов! — посылает, вспыхнув.

— Миссия невыполнима, учитывая обстоятельства.

— Придурок! Всё из-за тебя!

— Давай договоримся, услышим что-то, или откроется дверь, сразу делаем так, как задумали.

— У него пистолет.

— Я помню.

Тягостно выдыхает.

— Ложись спать.

— Будто бы я смогу теперь, — ворчит она.

— Пить хочешь?

— Единственное, чего я хочу, это вернуться домой.

***

Время идёт. Ползёт и тянется, словно жвачка.

Настино настроение периодически кардинально меняется. Сначала она бушует, как ураган. Потом затихает и выдаёт что-нибудь неожиданное.

— Ты был в театре?

— Что?

— Приходил в Улановский? Вы же следили за мной.

— Да.

— Это ответ на первый вопрос или на второй? — уточняет недовольно.

— Следили, — прикрываю глаза. — Но только у ворот, в зале нас не было. У вас там на охране рабочая камера.

— Всё предусмотрели.

Никак не комментирую.

— Молчание — знак согласия. А вообще, вам очень повезло, что я была в тот вечер без охраны.

— Как прошла премьера?

— Это было… невероятно, — как и прежде, тон её голоса меняется, когда она говорит о балете. — На фуршете ко мне подошёл один человек. Очень значимый в наших кругах человек.

— Чё хотел?

— Предложить работу в Большом Театре. И нет, не потому что мой отец губернатор, — добавляет зачем-то.

— Ты о чём?

— Ну как… Все же считают, что я стала примой Улановского только благодаря ему. Кардебалет меня ненавидит.

— Чушь, ты отлично танцуешь. Крутишь эту свою фуету и фондю.

Она смеётся. Впервые за долгое время.

— Погоди, а откуда ты знаешь? Видел мои выступления? — интересуется, задумавшись.

Чёрт. Подловила. Лоханулся,