Путь волка - Петр Левин

метрах от дома и огляделся. Нужно было понять, за сколько времени я доберусь до стрелка и смогу ли запрыгнуть в один прыжок на второй этаж. В это время оборотни завыли. Я услышал их вой сквозь шумопоглощающие стены. Звук был едва уловим. Я посмотрел на полную луну, перекрестился для придания действу большей абсурдности – и побежал зигзагами к зданию.

Началась стрельба, меня пару раз задело, я подбежал к стене и, оттолкнувшись от нее, прыгнул вверх, на крышу. Когда я приземлился, автоматчик начал беспорядочно палить в моем направлении, а второй достал пистолет и выстрелил мне в голову. Это было все, что они успели сделать. В один миг я оборвал их никчемные жизни двойным ударом правой и левой передних лап. Черепа стукнулись друг о друга и раскололись.

У меня гудела голова, я дотронулся до нее правой передней лапой и почувствовал пулю. Она не смогла пробить череп. Зато грудь была изранена, но кровь быстро густела и раны затягивались. Я должен был пополнить запас сил, поэтому стал с жадностью лакать с крыши кровь, которая вытекла из агентов. Затем я вырвал сердца убитых и проглотил оба.

Лаз на крыше был открыт. Когда я ступил внутрь, свет погас. В полной темноте я ничего не видел, но у меня было волчье чутье, которого было достаточно, чтобы выследить врага.

По лестнице я спустился на второй этаж, осторожно ступая. Я чувствовал, что оборотни и единственный человек, аромат которого был мне знаком, находятся на первом этаже. Поэтому стал спускаться ниже. Невероятно, но мое нутро само подсказывало мне, куда идти, как будто я был в этом здании не один раз и видел его сквозь темноту. Видимо потому, что я был сыт, я полностью контролировал обстановку, и мои инстинкты ничто не отвлекало.

Вдруг я услышал лязг замков и понял, что агент пошел на крайние меры. Он выпустил зверей, вероятно, чтобы я отвлекся на них. Через секунду смазанные петли стальных дверей зашелестели, и звери вышли из клеток. Рыча, гвардия оборотней понеслись в мою сторону. Вместо того, чтобы бежать, я спустился на первый этаж и встал в начале коридора на все четыре лапы. Неожиданно зажегся свет, и я увидел, как пять человеко-волков несутся в мой сторону. Видимо, агент решил записать бойню на видео, поэтому включил свет.

Я обнажил свои клыки и зарычал, смотря прямо на врагов. Это были тощие оборотни, которые, видимо, долго не ели, и которых я мог порвать за одну секунду. Но я решил их приручить. Костлявые, с желтой кожей и скомканной шерстью, оборотни ничего, кроме жалости не вызывали. Они заскулили и прижались к бетонному полу.

Нутро подсказало мне, что они хотят пройти дальше. Я им был не нужен. Они жаждали крови, но не моей. Я рыкнул и уступил им дорогу. Тогда они лязгнули зубами в благодарность и поспешили наверх, к убитым агентам, чтобы насладиться трапезой. Правда, самое вкусное я уже съел.

Коридор был свободен, и я проследовал дальше. В конце коридора находились секции из двенадцати камер со стальными пуленепробиваемыми дверьми. Пять камер были открыты, в них находились оборотни, которые сейчас на крыше рвали плоть агентов ФБР.

Я почуял, что в одной из двух последних камер притаился последний агент. Я подошел и встал на задние лапы, чтобы посмотреть в небольшое смотровое окошко. Напротив двери стоял Куксакер, чертов Куксакер, которого я застрелил сегодня ночью!

Он смотрел на меня исподлобья, в руке у него был планшет, видимо с помощью него он управлял системой логова.

Я постучал правой передней лапой по двери, оставляя кровавые следы на стекле.

– Ну здравствуй, Куксакер, – сказал я.

Сукин сын вздрогнул и с любопытством посмотрел на меня. Видно было, что он удивился тому факту, что я умею говорить. Куксакер сделал несколько пассов по планшету, и я динамиках раздался его голос:

– Я включил микрофоны. Мне показалось, или ты что-то сказал, Джерри?!

Камера была звуконепроницаемой, поэтому мое приветствие Куксакер не услышал, а только увидел шевеление моей пасти. Поэтому он включил микрофоны, чтобы через планшет слышать мой голос.

– Тебе не показалось! Я умею разговаривать. А теперь объясни мне, что здесь происходит, черт возьми! И какого хрена ты стоишь тут живой, я же тебя застрелил сегодня, – сказал я.

Мое дыхание застелило стекло пеленой. Куксакер был виден в легкой дымке. Я провел лапой и стало еще хуже: кровь агентов размазалась по стеклу.

– Ты убил моего брата-близнеца. Он был оборотнем, а я нет. Если честно, я удивлен, как ты смог… Я не соврал, когда говорил тебе там, в твоем доме, что оборотни не могут контролировать зверя. Ты уникальный… Наверно только ты и этот ублюдок двенадцатилетний сын брата Кривочлена… – Куксакер осекся.

– Кривочлена? Ты его тоже так называешь? – перебил я. Времени было мало, оно работало против меня, но я не удержался – и ввернул шутку про Кривочлена.

– Да, Кривочлена. В общем, мы можем договориться. С учетом новых вводных, мы можем все-таки контролировать оборотней. Твоя кровь. Мы ее изучим и… – сказал Куксакер, но я не дал ему договорить.

– То есть ты на полном серьезе предлагаешь мне поменяться с тобой местами? Я сяду в клетку, а ты будешь на свободе проводить надо мной опыты? – спросил я.

– Джерри, у тебя нет выбора. Ты пойми, даже если ты вырежешь из свой задницы маячок, мы все равно найдем тебя, тебе уже не скрыться. К тому же ну что такое оборотень против ФБР? Одна серебряная пуля в твою голову – и ты труп. Не сдашься живым, так сгодишься нам и мертвым. Но мы можем прямо здесь и сейчас с тобой договориться. Ты получишь лучшее питание. Хочешь плохих убивать? Будем тебе убийц и насильников поставлять, предварительно выдержав их на диете из мяса и овощей. Ты только скажи… – умолял Куксакер.

Но мы оба знали, что дальше будет. Я не сдамся. И больше живым в клетку не войду.

– Один вопрос, – сказал я, глядя на Куксакера, – что там с бессмертием? Говорят, оборотни бессмертны. Именно поэтому элита заражается? Чтобы жить и править вечно? – спросил я.

– Откуда ты узнал? Впрочем, не важно. Можешь не говорить, я все равно это выясню. Да ты, прав. Но скорее речь не о вечной жизни, а об избавлении от болезней, мы пока не можем знать наверняка, вечная жизнь у оборотня или нет. Превращение в зверя – это побочка, от которой не удалось избавиться. Мой