Абсолютные друзья - Джон Ле Карре

Он чуть выжидает, потом следует за ней, по лестнице, во двор, где стоит психоделический автобус. Большие звезды, теплая луна, аромат распустившихся цветов. Он успевает увидеть, как Виола, в коротенькой ночнушке, с сумкой в руке, залезает в автобус и по винтовой лестнице поднимается на второй этаж. Он ждет. Она не спускается. Он поднимается следом и видит, что она, задом кверху, лежит на груде сценических костюмов. Приглядевшись, замечает среди костюмов юного, красивого и голого польского актера. Звать его Ян, он прибился к труппе в Варшаве и сопровождал по всей Польше, днем и ночью.

Шепотом, прерываемым всхлипываниями, Виола признается во всем. Она по уши, до безумия влюбилась в Яна, а он – в нее. Но у Яна нет паспорта. Он – храбрец, а потому его ненавидит польская полиция. И вместо того чтобы расстаться с ним навек, она спрятала его в одном из ящиков с театральными костюмами и, с согласия остальных актеров, тайно перевезла через границу Польши и Восточной Германии. Она ни о чем не сожалеет, ни в чем не раскаивается. Ян – ее большая любовь, любовь на всю жизнь. Она увезет его в Берлин, в Англию, куда угодно. Никогда и никому его не отдаст. И мне без разницы, без разницы, что ты со мной сделаешь, Папа, клянусь.

Ян знает пять слов на немецком и ни одного на английском. Он маленький и пылкий, и прибор, похоже, у него что надо. Манди он не понравился еще в Варшаве, а теперь нравится еще меньше.

* * *

Манди понимает, что должен дождаться утренней репетиции. Во второй половине дня они дают спектакль на открытом воздухе перед школьниками, которых по этому поводу свезут со всего города. Их сценой будет участок луга перед разрушенной башней замка в историческом парке, что тянется по обоим берегам реки Ильм. Яркое солнышко улыбается им, на клумбах множество цветов. Эрна, все еще не получившая прозвища, восседает на длинной железной скамье, расставив ноги, поглядывает на своих подопечных. Компанию ей составляет тот самый представитель Шекспировского общества, который прошлым вечером едва не уморил их своей занудной речью, а также двое парней в кожаных куртках с каменными лицами. От скамьи до импровизированной сцены – двадцать футов. Манди собирает актеров в разрушенной башне, надеясь, что их там никто не слышит и не видит.

На текущий момент, сообщает он своей аудитории, ситуация такова, что каждому из них светит по двадцать лет каторжных работ: десять за то, что они тайно вывезли Яна из Польши, еще десять – ввезли в Восточную Германию. И если у кого-то есть предложения на предмет того, что делать дальше, Манди с благодарностью их выслушает.

Он ожидает искреннего раскаянья, забыв, что имеет дело с актерами. В абсолютной, сценической тишине все головы поворачиваются к Виоле, которая их не подводит. Сцепив руки под подбородком, она храбро смотрит в голубые небеса Гете. Она покончит с собой, если ее разлучат с Яном. И Ян заверил ее, что поступит так же. Она ни у кого ничего не просит. Если они боятся, хорошо, хорошо, она и Ян сдадутся на милость восточногерманских властей. Видит бог, может, в этой стране найдется кто-нибудь с человеческим сердцем.

Манди в этом сомневается. Более того, он объясняет Виоле, что на милость восточногерманских властей она сдаст не только себя и Яна, но и их всех. Есть другие предложения?

Какие-то мгновения все молчат. Виола отлично отыграла свою роль, так что от актера требуется немалое мужество, чтобы выйти на сцену следом за ней. И Манди подозревает, что большая часть труппы перепугана до смерти, осознав, что они натворили, и просто не видят выхода. Наконец Лену, восемнадцатилетнему рыжеволосому пареньку, приходит в голову здравая идея: поставить вопрос на голосование. Правда, голосу его недостает уверенности, должно быть, храбрость едва пересиливает страх.

– Значит, так. Что же нам делать? Бросить парня в час беды? Забудем на минуту о любви. Власти собственной страны его достали, так? Давайте из этого исходить. Помогаем ему выбраться из этого дерьма или отсылаем назад? Кто за то, чтобы помочь?

Принято единогласно, пусть и без должной решимости… не участвует в голосовании только Манди. Он попадает в сложное положение. Ему хочется обсудить свои дальнейшие действия с Кейт, но, к сожалению, все международные телефонные линии круглосуточно прослушиваются секретной полицией Восточной Германии. И нет нужды напоминать, что шансы на перевозку польского актера или кого-то еще через Берлинскую стену призрачны. А вот шансы отбросить англо-восточногерманские связи на добрые десять лет велики, как никогда.

– С этого момента мы все рады и счастливы, – приказывает он труппе. – Мы гордимся собой, мы – звезды, мы заняли первое место на фестивале и в самом скором времени возвращаемся домой. Из этого и исходим. Понятно?

Как не понять, Папа.

Дневной спектакль проходит на ура. Школьники, рядами рассевшиеся на траве, забывают о сдержанности, которой от них ждут учителя, и заходятся от смеха, глядя на ужимки Лексэма, изображающего влюбленного Мальволио. Даже Эрна и та позволяет себе смешок. Такой же успех ждет их вечером в молодежном клубе «Вальтер Ульбрихт», а на следующий день, под всевидящим оком Эрны и двух ее парней с каменными лицами, вся труппа, включая Манди, марширует по городскому дому Гете, а потом отправляется восхищаться мемориалом героев Красной армии с кроваво-красным молотом и серпом на воротах.

Никто не выкобенивается, все хороши, словно ангелы. Фотографируются перед памятником Шекспиру. Делятся секретами мастерства с русскими, вьетнамцами, палестинцами и кубинцами. Играют в шахматы, пьют за процветание всего человечества в студенческом баре, расположенном в крепостной башне.

Несколько раз в день Виола, прикрываемая всей труппой, приносит Яну еду и утешение, но Манди следит за тем, чтобы она не задерживалась в автобусе. Наконец наступает последний день пребывания в Веймаре. Вечером они должны играть в Национальном театре, наутро – ехать в Берлин, а оттуда домой. Репетиций больше нет. Этим утром намечено участие труппы в общей дискуссии с артистами, приехавшими из других стран, но Манди намерен провести день, как он давно себе запланировал. Веймар для него святой город, обитель несравненной немецкой музы. И он желает побаловать себя экскурсией по сокровищницам немецкой культуры, пусть Эрна и настаивает, что его должен сопровождать профессор из Лейпцига, который совершенно случайно, но до чего удачное совпадение, оказался в Веймаре.

Профессор, элегантный седоволосый мужчина лет за шестьдесят, рад продемонстрировать свой на удивление хороший английский. Ведет он себя как хозяин, принимающий в гостях хорошего знакомого, и Манди пытается вспомнить, а вдруг они уже встречались, скажем, в Праге, в Бухаресте или в одном из двух десятков городов, в которых ему пришлось побывать в последние пять недель. Компанию Профессору составляет фигуристая товарищ Инге, которая, по ее словам, представляет институт Гете.

– А вы – Тед, не так ли? – осведомляется Профессор с милой улыбкой на устах.

– Тед. Да.

– А я, разумеется, Вольфганг. Товарищ на самом деле звучит излишне буржуазно, вы со мной согласны?