Сломанные звезды. Новейшая китайская фантастика - Кен Лю

Шень Цянь зарыдала. Мое сердце рухнуло в ледяную пропасть.

Со слезами на глазах Шень Цянь объяснила, что Цици нашла их на площади и они ушли оттуда вместе. Затем на перекрестке они наткнулись на колонну солдат и, не совсем понимая, что происходит, завопили, ругая и проклиная их. В ответ солдаты открыли огонь, и несколько студентов упали. Тогда они снова побежали и лишь потом поняли, что Цици уже с ними нет. Шень вернулась и увидела, что Цици неподвижно лежит в луже крови. Они хотели спасти Цици, но за ними гнались солдаты, и им пришлось бежать.

Когда Шень Цянь рассказала мне все это, она уже рыдала так сильно, что не могла говорить.

Я потребовал у Шень Цянь, чтобы она назвала мне точное место, а затем сломя голову бросился туда. На перекрестке я увидел дымящиеся останки армейского грузовика. В машине был обгоревший труп солдата. В луже крови у перекрестка лежало еще несколько тел, но Цици я не видел. Подавив тошноту, я стал искать ее повсюду, хотя надеялся, что не смогу ее найти.

Но затем я увидел небесно-голубое платье Цици под колесами армейского грузовика. Кровь окрасила ткань в лиловый цвет, и из-под юбки торчала часть ее ноги, которая заканчивалась кровавым месивом.

Содрогаясь, я подошел к грузовику. Запах крови ошеломил меня. Земля и небо закружились вокруг меня, и у меня отнялись ноги. Все улетало куда-то вдаль, оставляя лишь бесконечную тьму, которая опустилась на меня и погасила последний проблеск сознания.

Когда я очнулся, уже снова стемнело. Вдали изредка слышались выстрелы. В двух метрах от меня прошла колонна солдат; меня, вероятно, они тоже приняли за труп. Я, потрясенный, лежал неподвижно. На какое-то время я забыл, что произошло, но потом жуткие воспоминания вернулись ко мне, и меня раздавило отчаяние.

Я не винил ни Чай Лин, ни студентов, которые разлучили нас с Цици, ни даже солдат. Я не послушался Цици и тем самым обрек ее на смерть.

В ту ночь я превратился в живой труп. Я не смел еще раз посмотреть на тело Цици. Бродя по городу, я не обращал внимания ни на солдат, ни на бандитов, которые воспользовались хаосом, чтобы мародерствовать и грабить. Вокруг меня падали и умирали люди, но я каким-то чудом выжил. Мир превратился в кошмар, и я не мог проснуться.

На следующий день на Улице Небесного спокойствия появилась большая колонна танков. Я встал перед ними. Прохожие потрясенно смотрели на меня. Я хотел, чтобы танки раздавили меня своими гусеницами…

Но я не погиб. Сотрудники полиции в штатском схватили меня, бросили в темную комнату и несколько дней допрашивали. К тому времени я уже немного пришел в себя и сумел рассказать им, что произошло. Я был уверен, что меня ждет смертный приговор или, по крайней мере, несколько лет тюрьмы. Мое сердце уже умерло, и поэтому моя судьба была мне безразлична.

Но неожиданно, после нескольких месяцев заточения, меня отпустили – даже без суда. Мое наказание было достаточно мягким: меня исключили из университета.

7

Когда меня выпустили из тюрьмы, порядок уже был восстановлен. Сурово подавив протесты, правительство неожиданно проявило великодушие. Генеральный секретарь Цзян ушел в отставку, и хотя Дэн Сяопин сохранил власть, новым Генеральным секретарем стал реформатор Чжао Цзыян, а еще один важный политический пост занял другой лидер реформаторов – Ху Яобан, человек с хорошей репутацией. Большинство из тех, кто участвовал в протестах, не понесли наказания. Даже Лю Сяобо позволили преподавать в университете, хотя и запретили покидать страну. Официальная позиция правительства относительно протестов была такова: студенты выступили с законными требованиями, но их действиями воспользовались зарубежные силы.

Эти зарубежные силы, похоже, действовали не только против Китая, но и всего социалистического лагеря. Они сеяли смуту и в Восточной Европе, надеясь окружить и изолировать Советский Союз. Но в конце концов план Запада полностью провалился: Советский Союз не только выжил, но даже привел к власти социалистов в Чехословакии, Польше и нескольких других восточноевропейских странах. Эти сателлиты заключили с Советским Союзом Варшавский договор, чтобы противодействовать НАТО. Так началась «холодная война» между СССР и США.

После моего освобождения к нам приехала мать Цици. Она хотела знать, где ее дочь. За последние месяцы она едва не сошла с ума, не получая вестей от дочери. Но, прибыв в Пекин, она узнала, что я в тюрьме.

Я упал перед ней на колени и, плача, признался, что в смерти Цици виноват я. Поначалу она отказалась мне поверить, но потом набросилась на меня и принялась избивать. Мои родители ее оттащили, и тогда она упала на землю и безутешно зарыдала.

Мать Цици так и не простила меня и порвала все контакты с моей семьей. Позднее я несколько раз ездил в Шанхай, но она отказывалась со мной встретиться. Я узнал, что она обеднела, и несколько раз отправлял ей деньги и предметы первой необходимости, но она всегда возвращала мои посылки нераспечатанными.

Когда Цици умерла, я находился в таком состоянии, что даже не подумал о том, чтобы забрать ее тело. А потом оказалось, что устраивать ей достойные похороны поздно. Ее, несомненно, кремировали вместе с остальными погибшими, за которыми никто не пришел. Пылкая молодая женщина в расцвете лет исчезла из этого мира, словно ее никогда и не существовало.

Нет, это не совсем правда. Я нашел в своем кармане фиолетовую заколку. Цици сняла ее в ту ночь, когда мы вместе ночевали в палатке, и я положил ее в карман не думая. Это была последняя вещь, которая напоминала мне о ней.

Я собрал все, что было связано с Цици, и положил на свой стол: заколку, связки писем, какие-то вещицы, которые она подарила мне, несколько фотографий, на которых мы изображены вместе, и тот экземпляр «Сезона цветения, сезона дождей»… Каждый день я сидел перед этим алтарем и пытался заново пережить те моменты, которые мы провели вместе, словно она до сих пор была рядом со мной. Так миновало полгода. Возможно, я немного сошел с ума.

Во время праздника весны, когда наша семья собралась за новогодним столом, моя мать расплакалась и сказала, что не может видеть меня в таком состоянии. Она хотела, чтобы я перестал жить в прошлом. Я весь вечер молчал, словно отупев.

Затем я собрал волю в кулак, осторожно собрал вещи, напоминавшие мне о Цици, со своего стола, упаковал их и упрятал сверток поглубже в сундук. Этот сверток я всегда держал при себе, но редко разворачивал. Нужно было жить дальше, и я не хотел заново испытывать раздирающую сердце боль и чувство вины.

Хотя меня исключили из университета, Генеральный секретарь Чжао заметил, что ему нужна более просвещенная администрация, которая готова забыть прошлые обиды. Поэтому преподаватели с моей кафедры, сочувствовавшие моему бедственному положению, сумели по каким-то своим каналам выбить для меня диплом. Правда, найти работу я не мог: когда я был моложе, представители компаний приходили в университетский городок, чтобы вербовать выпускников прямо на месте, но после реформ на работу нас распределяло правительство. Поскольку я запятнал репутацию участием в протестах, я уже не был частью системы, и работу мне не дали.