Орден Последней Надежды. Книга 2. Святой воин - Андрей Родионов

Пусть и в нынешнем своем амплуа я облегчаю страдания людей, убивая немногих выродков и негодяев, но после нашей победы с убийствами будет окончательно покончено. Хватит мне резать глотки, душить и травить ядом, мое дело — лечить! Что-то я не вовремя задумался, а тем временем старый знакомец потихоньку подкрадывается ближе, горячечно несет какой-то бред:

— Кто мне платит, тому и служу, теперь вот — англичанам. А тебя я сразу узнал, как только увидел. Дай, думаю, прослежу, зачем он здесь. Когда лекарем был, ты все больше по ночам любил орудовать, злодей. И не ошибся я в тебе, ох как не ошибся!

— А твой друг Морис тоже спасся? — любопытствую я, незаметно озираясь.

Не хватало еще, чтобы и тот душегуб ошивался где-то поблизости.

— Морис давно погиб, — глухо роняет Клод. Глаза наемника полыхают яростью, он быстро прыгает вперед, высоко занося топор. — А ты сдохнешь сейчас! Меня наградят за убийство шпиона, но главная радость — знать, что я наконец-то отомстил!

Что за порочная страсть к монологам? Плохо, когда некому тебя выслушать, не с кем поговорить по душам, именно это и вызывает нездоровое словоблудие. Не говоря худого слова, я коротко дергаю левой рукой. Клод с хриплым выкриком отшатывается, топор камнем падает из его враз ослабшей руки и, несколько секунд потанцевав на каменных плитах пола, застывает, мелко дребезжа. Несостоявшийся контрразведчик грузно падает ничком. Я пинком переворачиваю обмякшее тело, нож, скрежетнув о кости черепа, нехотя вылезает из левой глазницы. Я аккуратно вытираю лезвие об одежду старого знакомца, не дай бог клинок заржавеет.

Хорошо, что покойный Клод, мужчина небольшого ума, пришел сюда в одиночку. Бедолага явно хотел прославиться, ну как же, поймал шпиена, бдительный ты наш! Ну и отомстить мечтал, само собой. Другой бы крепко призадумался, прежде чем давать сдачи, взвесил силы, как следует пораскинул мозгами. Но как использовать то, чего у тебя нет? Пока в моей голове крутятся подобные мысли, ноги быстро переносят тело из одной точки склада в другую.

Наконец-то дело закончено!

Разогнув гудящую спину, я с удовольствием разглядываю выполненную работу. Две ближайшие ко входу бочки с порохом я оставил целыми и невредимыми, чтобы сюрприз удался на славу, труп Клода запихал в дальний угол, за бочку с божоле. Теперь самое время закрыть пороховой склад и потихоньку удалиться, но сначала я все-таки отведаю вина, чуть-чуть промочу горло после работы. Достал уже этот нудный Гдадсдейл с его сухим законом!

Аккуратно закрыв дверь на все засовы и замки, я бережно засовываю ключ в кошель, висящий на поясе храпящего сержанта. Тот смешно шлепает губами, лицо у него доброе и светлое, — наверное, приснился день получки. А может быть, видит, как горит французская деревня, гибнут в пламени женщины и дети.

Обратно к пушечной батарее я возвращаюсь буквально через двадцать минут. Похоже, здесь никто так и не заметил моей отлучки. По-прежнему бдят часовые, ворочаются во сне укутанные в плащи рыцари, оруженосцы и простые латники, набираясь сил перед сегодняшним боем, и не знают, что некий францисканец уже определил исход грядущего сражения. Пусть по-прежнему крепки стены Турели, вдоволь припасов, храбр гарнизон и полным-полно оружия. Без пушек англичанам не удержать мост, а орудия без пороха представляют из себя всего лишь бесполезные бронзовые и железные трубы. Час назад крепость, запирающая мост, фактически пала, сражение за Орлеан можно считать выигранным!

Ухмыляясь, с чувством превосходства я оглядываю спящих, пока в неком озарении не понимаю, что и сам частенько оказывался в их шкуре. Строишь, бывало, какие-нибудь планы, продумываешь будущее во всех деталях, а потом оказывается, что кто-то давно уже все решил не только за тебя, но даже и за всю страну. Скажете, так не бывает? Еще как бывает! Ты бегаешь, суетишься, сердишься и борешься, но тем, кто знает истинную подоплеку происходящих событий, ясно, что без толку все твои прыжки и ужимки, все будет так, как задумал кукловод. М-да, жутковатое и сладкое чувство, аж холодок по спине, чего греха таить. Подлинная власть — это возможность видеть истинную картину мира, по своему разумению решать чужие судьбы!

Ну вот, вроде бы и все, мои дела в Турели закончены, осталось одно — граф Гладсдейл. Сейчас мне до него не добраться, но посмотрим, что принесет близкий рассвет. Подойдя к невысоким, мне по пояс, перилам, я пытливо вглядываюсь в темную массу воды, которая медленно струится под мостом, направляясь прямиком в Атлантический океан. Кто знает, может быть, через месяц, а то и год эти воды пройдут над местом, где некогда располагалась Атлантида, своим могуществом затмевавшая все прочие государства тогдашнего мира? Я споро снимаю сапоги и плащ, поскольку там, куда я собираюсь, они мне без надобности. Тонкая веревка протестующе скрипит, но я уже плавно соскользнул вниз, в ту самую воду, которой только что любовался.

Вода на ощупь просто ледяная, в первую минуту у меня даже дух захватывает, но я упорно гребу к берегу, который отчего-то никак не желает приближаться. Господи, а ведь тут всего-то один пролет моста, если пешком идти, то и не заметишь!

— Ничего, я сибиряк, я доплыву, — оскалив зубы, бормочу я себе под нос.

Проходит бесконечное количество времени, и вот я, пошатываясь, выбираюсь на песчаный берег, но тут же мне хочется прыгнуть обратно в воду. Внезапно поднимается холодный ветер, словно пришедший из глубин Арктики. Наверное, он с самого вечера подстерегал неосторожного пловца, копил силы, поэтому с вызывающей легкостью пронизывает меня насквозь. Зубы мои отбивают барабанную дробь, ноги еле идут. Кто бы мог подумать, что в начале мая здесь так холодно! Или это реакция на физическое и нервное перенапряжение последней недели?

Не успеваю я сделать пару шагов, как навстречу из темноты выскакивает верткий, как кошка, человек.

— Попался! — азартно кричит он, передней подножкой ловко сшибая меня на холодный влажный песок. — У, шпионить вздумал, морда твоя английская!

Все-таки русский язык намного богаче и красивее галльского, ну, сами посудите, что это за смешное оскорбление? У нас в детской песочнице карапузы сильней выражаются, не поделив совочек! Послушал бы этот француз, как звонко лаются русские чудо-богатыри, когда берут вражину в плен, почернел бы с горя, удавился от зависти, ловец хренов. Но все, чем я могу ответить на прижатый к горлу меч, — это лишь негромкий лязг зубов. Со всех сторон слышны приближающиеся шаги, негромко позвякивает железо.

— А ну, дай взглянуть, — командует чей-то решительный голос, и к самому моему лицу подносят факел.

Тот пылает ярко, как прожектор, и я невольно зажмуриваюсь.

— Шевалье де Армуаз! — радостно кричит знакомый голос. — Ну же, быстро накиньте на него плащ!

Меня теребят какие-то люди, куда-то настойчиво тащат, а я еле переставляю ослабевшие ноги. Что со мной, неужели старость на подходе? Всего одну ночь не поспал, перетаскал две тонны вина да проплыл сотню метров в холодной воде, а ноги уже не идут. Худо дело. Не пора ли переходить на штабную работу, двигать войска и рисовать красные стрелки на глобусе Франции? Окончательно я прихожу в себя у какого-то костра. В руку мне суют кружку с дымящимся глинтвейном, я делаю большой глоток, затем еще и еще, кашляю, обжигаюсь и наконец начинаю согреваться.