Сумерки империи - Гектор Мало

снаряды начинали ложиться прямо в гуще людей. При этом я не видел, чтобы наши снаряды накрывали прусские позиции. Мне казалось, что они взрываются, не долетев до цели. Их дымные разрывы выглядели очень красиво, но ведь дерутся не для того, чтобы плясали на ветру белые облачка, а для того, чтобы потекли красные ручьи.

В наших рядах красных ручьев пока не наблюдалось. Однако в других полках снарядами уже выбило немало людей. Глядя на то, что творила артиллерия, я невольно представлял себе, какой начнется ужас, когда снаряды станут ложиться посреди наших эскадронов.

И такой момент настал. На нашем холме расположились несколько кавалерийских полков — кирасирских и драгунских — и когда лучи солнца пробились сквозь утренний туман, они заиграли на касках и кирасах выстроившихся всадников. В тот же момент пруссаки дали понять, что пришла, наконец, и наша очередь, и они собираются немедленно нами заняться.

Над моей головой послышался странный свист, совершенно не похожий на все известные мне звуки. Я мгновенно вскинул взгляд и успел увидеть летевший снаряд. Он взорвался в нескольких сотнях метров позади нас прямо на холме, на котором сосредоточилась наша кавалерия. Сразу за ним взорвался второй снаряд, потом третий, и тут я обхватил руками шею лошади и прижался к ней.

— Это что такое! — воскликнул Франческас. — Чтобы я больше такого не видел!

Мое движение было совершенно непроизвольным, но после окрика я чуть не сгорел от стыда. Я быстро выпрямился и с этого момента держался на лошади прямо, как громоотвод. Но вдобавок к случившемуся со мной начало твориться что-то невообразимое: невероятно сильно забилось сердце, а где-то под ним, как выражался Франческас, "под ложечкой", все мои нервы задрожали и скрутились в тугой жгут. Возможно, это было от страха. Не знаю. Ясно только, что причиной тому было волнение, причем такое сильное, какое впоследствии мне ни разу не довелось испытать, поскольку к свисту снарядов привыкаешь довольно быстро.

— Ладно, ладно, — сказал Франческас, поняв по моей бледности, какая беда в тот момент обрушилась на меня, — это у вас от холода, выпейте глоток.

И он протянул мне фляжку.

Говоря по правде, не я один втянул голову в плечи. Неподалеку от нас расположились кирасиры. Это были те самые знаменитые кирасиры, которые участвовали в сражении при Фроэшвиллере. Так вот, я своими глазами видел, как некоторые из них схватились за шеи своих лошадей, и это немного меня утешило. Возможно, проявившими слабость кавалеристами были молодые солдаты или резервисты, впервые оказавшиеся под огнем.

Обстреливали нас нещадно. Было очевидно, что пруссаки целились именно в нас, и снаряды падали, словно градины. Если бы они стреляли точнее, то разнесли бы нас в клочья, но, к счастью, снаряды пролетали у нас над головами и только вспахивали холм, на котором мы стояли.

Неужели мы так и простоим здесь целый день? От творившегося вокруг ужаса наши лошади чуть не взбесились. Мы удерживали их с невероятным трудом, и тем не менее некоторые из них все же понесли, вызвав смятение в наших рядах.

Тем временем вокруг нас, а точнее говоря, под нами, разворачивалось сражение. И вот, что странно: притом, что артиллерийский огонь был исключительно мощным, ведь по нам стреляли тысяча двести орудий, ружейная стрельба звучала еще мощнее и казалась просто бешеной. Гром ружейных выстрелов сливался в один рокочущий вал, который непрерывно и с большой скоростью катился по полю.

Грохот становился невыносимым, и тем не менее солдаты умудрялись переговариваться между собой. Одни говорили, что дела наши неплохи, другие — что хуже некуда. По мне, все шло нормально, но этим все и ограничивалось. Я не мог понять, наступаем мы или отступаем. Мне казалось, что прусские батареи, позиции которых утром были довольно далеко от нас, стали заметно ближе. Возникло ощущение, что мы оказались в центре огромного лука, и свободное пространство у нас оставалось лишь со стороны тетивы, но и оно уменьшалось буквально на глазах.

Наконец наше положение ухудшилось настолько, что было принято решение отступить. Утром мы еще видели наших генералов, но потом они куда-то исчезли, и никто уже не сомневался, что мы стоим на месте только потому, что ждем, когда они вновь появятся. Первыми ушли с позиции кирасиры, за ними последовали драгуны. Мы понимали, что они отправились на поиски лучшей позиции. Затем пришла наша очередь. Нас отвели в небольшую долину и разместили рядом с кладбищем, по поводу чего эскадронные остряки принялись отпускать шуточки.

Особенность новой позиции состояла в том, что наш полк был полностью изолирован от всей французской армии, словно мы были нейтралами, какими-нибудь бельгийцами или англичанами, и оказались здесь лишь для того, чтобы наблюдать за происходящей битвой. Накануне мы не смогли найти свой корпус, и было решено, что на следующий день все же попытаемся его отыскать. Но наутро началось сражение, и мы были вынуждены оставаться в том месте, где был разбит наш лагерь. Почему наши командиры не воспользовались ночным временем, чтобы отыскать свой корпус? Почему командующий корпусом не организовал поиск своих полков? Об этом я ничего не знаю. Я пишу только о том, что видел своими глазами, и никаких объяснений по этому поводу дать не могу. Знаю лишь, что вся эта невообразимая дезорганизация затронула не только наш полк. О многих других полках забыли точно так же, как и о нашем.

Оставаясь в долине, мы были в полной безопасности. Здесь мы простояли более трех часов и "участвовали" в сражении одними лишь ушами. Наконец к нам прискакал офицер связи. Он переговорил с полковником, после чего раздалась команда: "Рысью марш!" Мы, разумеется, решили, что нас ведут в самое пекло или, по крайней мере, на соединение с нашим корпусом. Однако ничего похожего не произошло. Наши генералы, командир дивизии и командир бригады, бросили нас. У главнокомандующего было много неотложных дел и ему тоже было не до нас. И только наш полковник пытался отыскать для полка место в этом сражении.

В итоге у нас получилось что-то вроде прогулки по полю битвы, которую остряки окрестили боевой прогулкой.

"Прогуливались" мы, понятно, не по передовой, а позади боевых порядков, и от этого открывшееся перед нами зрелище казалось еще ужаснее. Дело в том, что к тому времени многие полки были отброшены к городу, и, глядя на жалкие остатки этих частей, на почерневших от порохового дыма окровавленных солдат, казалось, что положение наше совершенно безнадежно. Когда мы спрашивали у отступавших с поля боя солдат, как идет сражение,