Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР, 1941–1945 - Джеральд Рейтлингер

Паттерсона, его показания со скамьи подсудимых должны вызывать определенные сомнения. Но похоже, что на все это какое-то влияние было оказано Гитлером. По всей видимости, Гитлер сказал Бауру, командиру своего личного самолета, что Сталин ответил на запрос об обмене мерами по организации почтовой связи для военнопленных. Сталинские слова положили конец этому запросу[4]:

«Русских военнопленных не существует. Русский солдат воюет до последней капли крови. Если он предпочел стать пленным, он автоматически исключается из общества. Мы не заинтересованы в почтовой службе только для немцев».

Эта цитата выражает точку зрения Сталина на вопрос о военнопленных. (Примерно то же содержится в советском армейском уставе, который, как известно, «написан кровью». — Ред.) После высадки союзников в Нормандии, когда большое количество бывших солдат Красной армии (попавших в немецкий плен) попало в руки союзных войск, советское правительство потребовало репатриации своих подданных и проявило в этом деле огромную заботу. Но это была забота о том, чтобы необразованные и сбитые с толку люди, ставшие предателями, чтобы не умереть медленной смертью от голода, не избежали наказания за то, что не умерли. Для них репатриация означала трудовые лагеря. (После проверки абсолютное большинство бывших военнопленных было отпущено по домам. — Ред.) Это был первый случай, когда советское правительство проявило какой-то интерес к попавшим в плен солдатам после нескольких лет пыток и убийств. На советское правительство пала по крайней мере часть вины за смерть миллионов людей, но лежит она и на совести советских юристов, представлявших аргументы по делу о военнопленных в Нюрнберге.

Потеря примерно 3700 тыс. военнопленных (2283,3 тыс., включая более 180 тыс. невозвращенцев, эмигрировавших в другие страны. — Ред.) — такая немыслимая величина, что она становится совершенно непонятной — была вызвана не одной, а тремя весьма различными причинами. Прежде всего, были невероятные сражения в окружении с июня по октябрь 1941 г. После этих боев от 100 до 700 тыс. человек можно было обнаружить на очень малом участке местности. (Самый большой котел на Восточном фронте — под Киевом. Здесь в окружение 14–15 сентября 1941 г. попало 452,7 тыс. бойцов и командиров в Красной армии. Небольшие группы виходили из окружения до 2 октября, многие, как и все командование Юго-Западного фронта, погибли в боях. — Ред.) Взятых в плен сгоняли в огороженные зоны на голой земле, на которой они воевали: на болотах, в лесах или степях. Голод уже царил еще до их пленения. Энергичные военные планировщики Гитлера ничего такого не ожидали, не было пищи, не было медикаментов, а большинство русских были так слабы, что не могли выдержать долгих переходов в тыл (и их расстреливали во время конвоирования. — Ред.).

Для того чтобы сделать эти условия еще более ужасными, между июлем и ноябрем 1941 г. существовал приказ, запрещавший эвакуацию советских пленных в Германию, несмотря на то что там для них были подготовлены лагеря. Первый наплыв предположительно коммунистических пленных так напугал местных нацистских чиновников, что Гитлера уговорили издать этот приказ. Так что пленные в России голодали. Однако нельзя сказать, что их шансы на выживание в Германии были бы выше, где за этот короткий период фильтрационные команды уже удалили из концентрационных лагерей сотни тысяч человек для расправы.

Существовала и третья причина этого потрясающего смертельного урожая 1941 г. Ее можно найти в инструкциях, данных экономическому штабу «Восток» за три недели до вторжения; в них указывалось, что никакое продовольствие не должно расходоваться на тех, кто не работает на Германию, потому что из Советского Союза продукты должны выкачиваться более энергично, чем из любой другой оккупированной страны, и что даже тех, кто работает, не следует хорошо кормить. Эта инструкция продолжала оставаться в силе в лагерях для советских военнопленных до конца войны, как это могли засвидетельствовать многие пленные из стран-союзниц. Ее ярым сторонником являлся один из менее известных тиранов — Герберт Бакке, который поначалу был статс-секретарем в министерстве продовольствия, руководимом Вальтером Даре, а после мая 1942 г. стал бесспорным контролером германских продовольственных запасов (Бакке стал тогда исполняющим обязанности рейхсминистра продовольствия и сельского хозяйства, официально стал рейхсминистром в 1944 г. — Ред.). Именно инструкции Бакке принесли смерть полумиллиону пленных между ноябрем 1941 и февралем 1942 г. — во время, когда не было побед и окружений, когда германская армия оборонялась и когда в плен брали значительно меньше.

Даже катастрофы, которые сопутствовали боям в окружении, нельзя списывать на случайность или неизбежные события. Штабы, которые могли планировать окружение целых групп армий, должны быть способны предусмотреть их питание. Это стало предупреждением — первым предупреждением, которое повторится через четыре года в Хиросиме, — что мощь современного оружия лишила человека способности к организации.

В Первую мировую войну проблема массовой капитуляции с участием целых армий или даже групп армий вряд ли существовала, хотя говорят, что немцы и австрийцы взяли в плен три миллиона русских солдат. (Русские, со своей стороны, взяли в плен 2,8 млн австро-венгров, немцев и турок. — Ред.) Правда, на Западном фронте в 1918 г. ведение военных действий с применением бронетанковой техники уже позволяло осуществлять большие прорывы в глубину, но никогда скорость не была столь большой, чтобы ничего нельзя было организовать для пленных. Еще меньше проблем возникало в классических сражениях Наполеоновских войн и Гражданской войны в США. В этих боях капитуляция 20 тыс. человек была чем-то исключительным. (В войне 1812 г. в русский плен попало более 150 тыс. солдат и офицеров в армии Наполеона, всего он лишился 570 тыс. из более чем 600-тысячной «Великой армии». — Ред.) Но в одном случае в XIX столетии германский Генеральный штаб был вынужден присматривать за плененной армией уже в современном масштабе, армией, которая вдруг стала дополнительным бременем для своих запасов продовольствия. В сентябре 1870 г. прусская армия вместе с союзниками взяла в плен всю французскую армию у Седана в количестве 104 тыс. человек. Спустя месяц (спустя почти два месяца. — Ред.) еще более внушительная армия в 173 тыс. человек капитулировала в крепости Мец. Но если в Меце имелось продовольствие на более длительную осаду, то седанская армия была согнана в одно место без каких-либо припасов в излучине реки Маас и находилась там, пока не была организована эвакуация. Французские пленные лежали под открытым небом под проливным дождем без пищи, окруженные плавающими трупами, в течение примерно двух недель. То, что там происходило, описано Эмилем Золя в романе «Разгром» — истории, которая в какой-то степени передает судьбу советских пленных в 1941 г. Но каким бы ужасным ни показалось изображение писателем Золя мучений 1870 г., оно не имеет ничего общего с судьбой жертв окружения под Киевом и Вязьмой. Масштаб был намного больше,