Холодная песня прилива - Элизабет Хейнс

Второй танец был медленнее — «Вся моя» Портисхеда. Свет в зале приглушили; танцуя, я ловила обрывки разговора вокруг сцены. Песня была из числа моих любимых, и под нее я сумела забыть о шефе и танцевала для собственного удовольствия. Когда под конец я глянула в ту сторону, где он сидел, его за столиком не оказалось.

Выпив две бутылки пива, Малькольм решил вернуться к себе. Джози высунула нос с нижней палубы, увидела, как мы смеемся над чем-то, закинув ноги на фальшборт. Я помахала ей, но она не ответила.

— Пойду, — решил Малькольм, опустошая вторую бутылку. Он бросил ее в урну возле рубки и проворно сбежал по сходням. С палубы «Тетушки» он помахал мне: — Выше нос, Джен!

Я поднялась, слегка пошатываясь, — не стоило, наверное, пить посреди дня — и вдруг увидела какие-то следы в грязи. Опершись обеими руками о фальшборт, я перегнулась вперед и попыталась их разглядеть.

Слежавшийся вокруг лодки ил был сильно взбаламучен. Приглядевшись, я увидела там отпечатки ног, глубокие вмятины, соединенные бороздами, словно кто-то тащился, волоча ноги. Слева от меня след терялся в месиве ила, мусора и водорослей.

Борозды шли от лодки к травянистому пустырю между мариной и бетонными опорами Медуэйского моста. Я проследила их взглядом до старого, наполовину ушедшего в ил понтона, связанного с помощью канатов из деревянных плит. Там тоже ил поднялся со дна, а на деревянных плитах остались отпечатки ног, которые вели к болотистой поляне под мостом, где густо росла трава. Значит, оттуда кто-то прошел до моей баржи. Судя по следам, этот кто-то брел чуть не по колено в грязи, порой терял равновесие и падал. Но в марине сейчас никого не было, на парковке не осталось ни единого автомобиля. В кустах под мостом шевелились только ветки и листья на ветру.

С утра я радовалась, что ночь минула без происшествий. Ругала себя за глупые страхи — с какой стати должно было еще что-то приключиться? Но, выходит, я оказалась права. Кто-то побывал здесь. Кто-то не хотел, чтобы его заметили в марине, и добрался до моей лодки со стороны реки, по илу и грязи.

Я еще немного подалась вперед, от пива и от вони застоявшейся воды слегка кружилась голова. Теперь я убедилась, что следы ведут прямо к иллюминатору. К тому иллюминатору, что в салоне.

В понедельник утром я не видела Данкерли. Он проводил встречи, первый день недели выдался напряженный. Под вечер я вздохнула с облегчением, опасения отступили. Видит бог, Данкерли и без того умел превратить мою жизнь в ад, только не хватало вложить ему в руки лишнее оружие. Собрание коллектива у нас всегда проходило по вторникам. Обычно босс нацеливался на одного из нас, кого считал отстающим, и давал ему дрозда. Вторника мы всегда ждали со страхом.

Однако на этот раз все пошло по-другому. Босс оглядел помещение, проверяя, все ли на месте. Я почувствовала, как его взгляд прилип ко мне, — так ощущаешь на себе чужое прикосновение в вагоне метро. Но унижать он никого не стал, ни других, ни меня. Сидел тихо, что-то записывал, лицо и лысина порозовели и блестели от пота. Уточнил последние данные по объемам продаж и доходам, а как только с этим разобрались, отпустил нас и сам скрылся.

— Что за черт? Что с ним такое? — удивился Алан.

Мы праздновали первое спокойное собрание с момента вступления Данкерли в должность, пили кофе и со всех сторон обсуждали, что же нашло на шефа. Меня преследовало опасение, что это как-то связано с нашей встречей в клубе, но я, понятное дело, молчала.

На работе Данкерли стал меня избегать, и я потихоньку успокаивалась. Возможно, он тоже смущен, боится, как бы я не рассказала всем, что он ходит по стриптиз-клубам. Впервые за долгое время вернулось удовольствие от дневной работы — теперь, когда на меня перестали постоянно давить. Но в следующий выходной в «Баркли» и этому пришел конец.

Он явился рано, один, без приятелей. Занял столик прямо перед основной сценой и таращился на нее в радостном предвкушении, точно ребенок, впервые попавший в цирк.

Я любовалась его уродской физиономией через приоткрытую дверь гримерной.

Теперь у меня уже не оставалось сомнений в том, ради чего он явился, но деваться мне было некуда.

Он неотрывно следил за каждым моим танцем. Не сдвигался с места, кроме как в перерывах между моими выступлениями. Я выкладывалась на всю катушку, потому что я всегда так делала, но под его взглядом стала неуклюжей. Во втором танце я соскользнула с шеста и едва удержалась на ногах. Он засмеялся. Этот гад засмеялся в голос.

Гнев во мне вспыхнул огнем, и все остальные танцы я отработала безукоризненно, темпераментно. Показала ему, что почем.

Я догадывалась, что ему понадобится еще и приватный танец, и не удивилась, когда Хелена заглянула в гримерную и окликнула меня. У меня оставалось еще два выхода.

— У тебя клиент, — сказала она.

— Я так и думала.

— Дело в том, что он требует приватного танца с шестом бесплатно. Я сказала ему, что ничего не выйдет, но он велел спросить тебя. Знакомый?

— Да. Идиот гребаный!

— Я так понимаю, ты не собираешься танцевать для него?

Я ответила ей выразительным взглядом.

— Он тебе досаждает?

— Есть чуток. Сидит в первом ряду и действует на нервы, по правде говоря.

— Ясно, — сказала она и вышла из комнаты.

Когда я вернулась в зал, его уже не было.

Закончив выступление, я поговорила с Хеленой. Оказывается, его выставили. Больше его в клуб не пустят, пообещала она.

Я чуть не бросилась ей на шею.

Вторую половину дня я занималась разными делами, стараясь отвлечься от мысли о следах в иле, прямо под иллюминатором, но эта мысль никак не покидала меня. Кто-то побывал тут, когда начался отлив, — ранним утром, пока я еще спала.

Каюта после работы наждаком была покрыта мелкой пылью-, так что пришлось вытирать все поверхности влажной тряпкой. Работая, я поглядывала в иллюминатор, словно опасалась увидеть за ним чье-то лицо. Наконец стемнело, и, кроме пустого черного круга, я уже не различала ничего.

Закончив в каюте уборку, я прополоскала тряпку и оставила ее сохнуть. Час был не поздний, однако я совершенно вымоталась и, отправившись в постель, провалилась в беспокойный сон, а прилив тем временем прибывал, размывая следы под иллюминатором, пока они вовсе не исчезли, словно их никогда и не бывало.

Всю неделю после того, как его выставили из «Баркли», Ян Данкерли избегал меня. Я уже надеялась, что пронесло, что охранники, выводя его силой из клуба, вложили ему в голову каплю ума.

Разумеется, я ошибалась.

Наступила пятница. С тех пор как я начала танцевать, я редко участвовала в завершавших неделю корпоративных попойках, но большинство коллег регулярно отправлялись в паб надираться за счет фирмы, а дальше — либо по домам лечить похмелье, либо продолжать пить, но уже за свой счет.