Зеленый лик - Густав Майринк

Когда по узкому железному мостику она переходила на другой берег канала, в зазоре между островерхими крышами мелькнул силуэт церкви св. Николая, воздевшей к небу обе свои башни, словно два предостерегающих перста, и Ева с облегчением вздохнула: наверняка это Сваммердам, скорбя о гибели Клинкербогка, оберегает ее, Еву, своим заклинанием. Однако враждебные тени, затаившиеся вокруг, развеяли эту надежду. Казалось, сама земля здесь выдыхает смрад черной ненависти как беспощадную неумолимую месть природы всякому, кто осмелился ломать рабские оковы.

Это был первый миг страха после того, как она покинула комнату. Она задыхалась от ощущения полной беспомощности.

Она хотела было остановиться, но ноги сами несли ее вперед, будто она не могла совладать с собой.

Ева в отчаянии посмотрела на небо, и на нее хлынул поток благодатного утешения, будто все звездное воинство сверкнуло зоркими и грозными очами всемогущих защитников на ее обидчицу-землю… Она вспомнила старцев, восседавших за столом в небесном зале, тех, кому она вручила свою судьбу, и они были для нее сонмом бессмертных, которым стоило лишь бровью повести, чтобы земля обратилась в прах. И тут ее слух опять наполнили гортанные звуки чужой речи, словно кто-то повелительно кричал в самое ухо, тормоша и подгоняя ее. И она вдруг увидела сквозь тьму покосившийся дом, где был убит Клинкербогк. На перилах у стыка двух каналов неподвижно и пригнув голову сидел какой-то человек. Казалось, он напряженно прислушивался к ее приближавшимся шагам.

Она чувствовала исходившую от него демоническую силу и покорно двинулась навстречу.

Не успев разглядеть его лица, она уже содрогнулась от леденящей кровь догадки, что перед нею тот самый ужасный негр, которого она видела в каморке сапожника.

Из груди рвался крик о помощи, но Ева не издала ни звука, связь между волей и действием будто была перерезана, ее телом управлял кто-то другой. Она чувствовала себя умершей и разлученной с собственным телом и сознавала лишь, что невесомо, как призрак подходит вплотную к черному человеку и останавливается перед ним. Он поднял голову, как бы направив на нее взгляд, но, судя по его закатившимся глазам, можно было подумать, что он спит с открытыми веками.

Ева поняла, что он в оцепенении, словно труп, и что стоит лишь толкнуть его в грудь – он свалится в воду, но ничего не могла поделать, завороженная его колдовством.

Ева понимала, что, как только он проснется, она станет бессильной жертвой в его руках – ей были даны считанные минуты до рокового исхода. По лицу негра пробегала дрожь – проблеск постепенно оживавшего незамутненного сознания.

Она не раз слышала да и читать приходилось о том, что есть женщины, преимущественно блондинки, которые, несмотря на свое визгливое отвращение к неграм, поддались колдовскому притяжению дикой африканской крови, перед чем просто невозможно устоять. Ева никогда не верила в это, а якобы околдованных жертв презирала как примитивных похотливых самок, но теперь с холодным ужасом вынуждена была признать, что и в самом деле существует некая «дикарская» магия… Непроходимая, казалось бы, пропасть между смертельным страхом и чувственным опьянением оказалась пергаментной перегородкой, и достаточно было бы лишь надорвать ее, чтобы женская душа стала игрушкой стихии звериных инстинктов. Чем же еще объяснить всесилие этого полузверя-получеловека, на утробный зов которого она как сомнамбула шла к нему в лапы по незнакомым улицам, если не отзывом неких струн ее существа на вопль дикой страсти? А ведь она с гордостью уверяла себя, что свободна от подобных порывов.

И в чем тут дело: в его ли дьявольской власти над всякой белой женщиной или в том, содрогаясь от ужаса, вопрошала себя Ева, что она сама пала так низко, как и не снилось многим другим женщинам, которые даже не услышали бы колдовского повеления и уж тем более не исполнили бы его?

Пути к спасению она уже не видела. Все ее надежды, связанные с любимым человеком и будущим счастьем, ей не вернуть, как не воскресить мертвое тело. То, что она могла унести с собой за порог смерти, казалось ей чем-то бесформенным, смутным и слишком слабым, чтобы дать то, чего она страстно желала… Еве хотелось навсегда отвернуться от земли, но Дух земли[52]железной хваткой удерживал все, что считал своим. И как его воплощенное могущество перед ней во весь рост предстал спрыгнувший с перил черный гигант. Едва она успела сообразить, что негр вышел из оцепенения, как он схватил ее за руку и рывком притянул к себе.

Она вскрикнула. Крик о помощи заметался между стенами домов, но черная ладонь зажала ей рот, и Ева почувствовала, что задыхается.

Голая шея зулуса была окольцована темно-красным ремнем, похожим на ошейник меделянского пса, и Ева, нащупав это кольцо, судорожно вцепилась в него, чтобы не рухнуть на землю. Ей удалось на миг освободить из тисков голову. Напрягая все силы, она еще раз крикнула, взывая о помощи. Должно быть, ее услышали: где-то звякнула стеклянная дверь, загомонили чьи-то голоса, и широкий луч света полоснул мостовую.

И тут она поняла, что негр подхватил ее своими ручищами и, словно взлетев в мощном прыжке, понесся к темной громаде церкви св. Николая. Два чилийских матроса с оранжевыми поясными шарфами на бедрах бросились вдогонку и уже настигали негра. Она видела сверкающие ножи в их руках и даже разглядела мужественные, отливающие бронзой лица.

Ева инстинктивно тянула вниз ошейник и болтала ногами, чтобы помешать бегу своего похитителя, но тот, казалось, не чувствовал никакого груза, он лишь подбросил ее повыше и помчался вдоль стены церковного сада.

Ее лицо было в нескольких сантиметрах от толстых, раздвинутых в оскале губ, а дикий блеск глаз, белеющих, словно сквозь прорези на черной маске, выдержать было уже не под силу, и, загипнотизированная им, Ева утратила способность к сопротивлению.

Один из матросов не только настиг цель, но и встал на пути. Сжавшись в упругий комок, он метнулся под ноги негру, чтобы свалить его наземь, но зулус нанес ему молниеносный удар, двинув коленом в лоб. Даже не успев вскрикнуть, чилиец с размозженным черепом рухнул на камни.

И Ева вдруг тоже почувствовала удар о землю, от которого на теле не остается живого места. Негр перекинул ее через решетчатые ворота сада, на чугунных завитках повисли клочья ее плаща, а сквозь прутья она видела, как неф бьется со вторым противником. Это длилось всего несколько секунд, через какой-то миг матрос был подброшен высоко в воздух и пушечным ядром вломился в окно дома на той стороне улицы, послышались звон разбитого стекла и хруст проломленного переплета.

Дрожа от неимоверной слабости, Ева кое-как отцепила края порванной одежды от прутьев решетки и попыталась найти путь к спасению, но из узкого пространства сада не выводила ни одна лазейка.

Как затравленный зверь, она забилась под какую-то скамью, хотя и сознавала, что и здесь гибель неизбежна: ее белое платье было слишком заметно в этом темном углу.