Шанхай. Любовь подонка - Вадим Чекунов

– Ну да. Все лаовай дураки, а китайцы – кладезь мудрости.

Все еще держа коробочку в руках, поглядела на меня внимательно и серьезно.

– Прости, – смягчился я и погладил ее по руке. – Да черт с ними… Это всего лишь кусочки металла, они не стоят даже разговора. Давай выбросим, и всего делов. Вон и урна рядом…

Отдернула руку. Я подумал, из-за обиды.

Но она захлопнула коробочку и прижала к груди.

– Ты что!.. Я не отдам.

Я смирился.

– Ладно. Тогда сестре подари.

– Вот еще… Во-первых, она тоже серьги не носит. А во-вторых – это мой подарок.

Как и следовало от меня ожидать – дурацкий и бесполезный, подумал я, но вслух сказал другое:

– И тем не менее… Допивай кофе и поедем. Я вчера договорился с мастером, у нас время назначено. Не пропадать же…

– Ты что – себе хочешь уши проколоть? – обомлела она.

– Да. Отобрать у тебя подарок и носить самому.

Быстро спрятала серьги в сумочку.

– Ты была когда-нибудь в тату-салоне? – спросил ее, расплачиваясь с тихим и вышколенным официантом.

– Нет. Там опасно. И девушке нечего делать в таком месте.

– Папа говорил? – подмигнул я.

– Мама.

– Пришло время ослушаться, – заговорщицки произнес я. – Поехали.

– Я ничего там делать не буду!

Запаниковала, сжав в руках сумку.

– Посидишь со мной рядом.

– А что ты собрался…

– Твое имя. На руке…

Я уже тянул ее из-за стола, поглядывая на часы.

– Ты – чокнутый! – убежденно сказала она.

Салон ютился на небольшой улице неподалеку от Народной площади. Если бы не черная витрина с золотым драконом и десятком выцветших фотографий спин, животов и конечностей с рисунками – ничем бы не отличался от зажавших его по бокам парикмахерских.

Внутри был крохотный зал с парой раковин, низким столиком с каталогами, пожилым облезлым диван из кожзаменителя и парой табуреток. За полузадернутой шторкой – топчан и нечто вроде зубоврачебного аппарата. Тату-мастер, молодой неулыбчивый парень с разрисованными руками, выслушал мою идею – Ли Мэй переводила – скептически. С Ли Мэй он общался на шанхайхуа, я почти не понимал их.

Парень курил вонючую сигаретку и качал головой.

– В общем, он говорит… – замялась Ли Мэй. – Ну, он сказал, не нужно так делать.

– Почему?

– Сказал, что обязан предупредить – девять из десяти потом возвращаются, просят изменить или убрать.

– После расставания? – усмехнулся я.

– Да, именно. Хотя все уверены, что это на всю жизнь.

– Видишь ли, Цветок, что-то должно оставаться на всю жизнь – или сами люди, или память о них.

– Но часто люди не хотят, чтобы память оставалась.

Это верно, подумал я. Это знакомо мне, как никому другому.

– И еще он говорит… Только ты не обижайся на него…

– Что лаоваев он не обслуживает? – предположил я.

– Перестань. Он говорит, что тебе не подходят выбранные иероглифы. Это будет… по-девчоночьи как-то.

Я задумался.

– Но мне хочется, чтобы у меня было твое имя. Есть что-нибудь звучащее как «мэй», но чтобы было «не по-девчоночьи»?

Ли Мэй забавно постучала себя пальцем по носу. Я уже был в курсе: это у нее признак работы мысли.

– Нет, это тебе не подойдет… Есть «красота»-мэй, есть «сестренка»-мэй[10]…

– Сестренка… вот и отлично! Ты же младше меня. Я буду следить за тобой, как Старший Брат!

Вряд ли она читала книгу Оруэлла, но вариант родства был отвергнут с негодованием. По ее словам, пессимистичное мэй-«нет» никуда не годилось, а мэй-«уголь» не понравился и мне самому.

– Что, и с фамилией дело обстоит так же? – растерянно спросил я.

Лицо Ли Мэй просветлело, она быстро переговорила с мастером.

Тот, оглядев меня, кивнул одобрительно.

– Вот! Раз уж тебя не отговорить все равно, то можно взять иероглиф «ли» со значением «сила». Мастер считает, тебе это подойдет.

Я вспомнил незамысловатый иероглиф из двух росчерков – #163;).

– Годится.

Мастер кивнул на кушетку и полез за перчатками.

Неотрывно и с опаской разглядывая процесс, Ли Мэй прислушивалась к жужжанию машинки и покачивала головой.

– Теперь тебе точно придется носить рубашки. С длинным рукавом, – сказала она, разглядывая мое предплечье.

– Вот еще. И не подумаю!

Я смотрел на растущие линии иероглифа.

– Силу не прячут. Как и любовь. Ими – гордятся.

– Что скажут у тебя на работе?

– Плевать. А что скажешь ты?

Кротко вздохнула.

– Уже сказала. Ты – чокнутый. Но я люблю тебя.

Когда мы вышли из салона, Шанхай уже расцветал вечерними огнями. Горели витрины, мигали светофоры. Красиво подсвеченные, стояли высотки, спокойно и величественно обозначая себя в теплой синеве беззвездного неба.

Держась за руки, мы ринулись в сторону вечернего зарева над Народной площадью, чтобы нырнуть в безумный водоворот из машин и людей…

…Людей хоть и немного, но все же хватает. Обилие ненужных мне магазинов и отсутствие нормальных ресторанов начинает раздражать. Хочется прохлады кондиционера, холодного пива и чего-нибудь вкусного.

Хорошо, что не попадаются рестораны с сычуаньской кухней. Оно и к лучшему– не люблю острого.

Вообще не люблю ничего сычуаньского.

Раздумываю, не свернуть ли в одну из боковых улочек – там вполне может оказаться «уйгурятня» – маленькая забегаловка-лапшевня, где готовят уйгуры или смешные китайцы-мусульмане в белых шапочках, на вид – вылитые татары.

Зачем-то останавливаюсь перед салоном парикмахерской. Разглядываю попеременно то крутящиеся столбики возле дверей – отличительный признак цирюлен, их характерный знак, то дежурящих у входа девчонок в желтых блузках и белых юбках.

– Хуаньин гуанлин! – слаженно кричат они мне.

Искренне удивляюсь: голова моя обрита наголо.

Я стригу себя сам. Дешевле – машинка давно себя окупила. Быстрее – мне не нужен ни массаж головы, ни мытье шампунями и ополаскивание бальзамами. Качественнее – не надо объяснять, как именно тебя подстричь, тем более что, точно в анекдоте, подстригут все равно, как умеют.