Дело о Золотом сердце - Георгий Персиков

– Зато Агуадо Овьедо-и-Баньос считал, что «существование того богатого царства, местоположение которого неизвестно и по сей день», было вполне вероятно! – отвечал отец Лоренцо, выплевывая мошку, которая ненароком залетела ему в ему рот.

Святой отец в запале не чувствовал ни рюкзака за плечами, ни духоты и назойливых москитов. Время от времени он прерывал свою речь, чтобы в негодовании шлепнуть себя ладонью по лбу или воздеть взор к небесам и призвать на подмогу святых, без которых вразумить эту сеньору было совершенно невозможно.

За ними следовали Георгий и Всеволод с Ириной в сетчатой люльке за плечами. Последней плелась совершенно потерянная Анюта.

С самого жабьего острова братья Родины вели тревожный разговор, благо узкая тропа вынуждала идти плечом к плечу. Всеволод что-то горячо шептал, склонив голову, а Георгий с крайне мрачным и растерянным видом кивал, вставляя время от времени тихие реплики.

– Ты сам посмотри, Енька, сначала колдун, потом лодка, гадит кто-то, кто знает, что мы ищем карихона. А кто, кроме нас, знает? Теперь, когда испанец вождя карликов почикал, почитай никто! Значит, – Всеволод понизил голос до свистящего шепота, – среди нас крыса завелась. Согласен?

Георгий тяжело покачал головой:

– Как ни тяжко признать, но, видно, прав ты, братец. Только кто? Никого и подозревать-то не хочется.

– То-то и оно, – оживился Всеволод. – У каждого свой мотив иметься может. Я давно неладное почуял и наблюдаю с тех пор. Вон, Лоренцо мой, например, ничего подозрительного в нем не видишь?

– Да вроде не замечал. – Родину искренне нравился энергичный священник, не раз выручавший экспедицию. Не хотелось даже думать о нем плохо.

– Конечно, ты-то людям в нутро заглядывать так, как я, не умеешь. Чего это старый Лоренцо так раскипятился, когда узнал про Золотое сердце? Дела все бросил, в джунгли потащился. Да еще индеец этот с ним немой, что-то больно важный для церковного служки. А как он из винтовки стреляет, видал? То-то же. Нечисто здесь.

– Да брось ты, братец, Лоренцо – славный малый, мы же вместе в аббатстве гостили. Ты видел, как его монахи уважают, а индейцы вовсе за святого почитают. Разве так было бы, случись ему оказаться таким подлецом? Нет, не подходит.

– Ну а остальные-то не лучше, – не унимался Всеволод. – Взять вон хоть Большакову.

– Большакову? – Георгий иронически изогнул бровь.

– А ты не смейся. Больно уж здорово она хотела в компанию нашу пролезть, как ни старался я отбрехаться – не получилось. Угрожала, старая вешалка, что не видать мне поста в РГО, грехи старые вспомнила. Пришлось взять. Я раньше молчал, а сейчас скажу: она раньше частенько в Пруссию в экспедиции ездила, тевтонские могильники копать, все с немцами да австрияками водилась. Теперь все речи эти суфражистские у нее. Я давно думаю, не агент ли она немецкой разведки?

Родин не выдержал и засмеялся в голос. Большакова прервала спор с отцом Лоренцо, чтобы оглянуться и смерить братьев недовольным взглядом. Всеволод насупился и обиженно продолжил:

– Все тебе, Енька, шутки. Больно доверчив ты, с самого детства таким был. Не заметишь, как змею на груди пригреешь. Вон испанец, головорез и разбойник, убить тебя два раза хотел, а тебе все мало. Хочешь, чтобы он нас всех этой же ночью, как поросят, перерезал? Ножичек-то небось острый у него.

– Серхио мне жизнь спас. – Георгий с омерзением вспомнил белесых тварей из подземелья. – Если бы он хотел меня убить, мог бы просто оставить умирать страшной смертью. Нет, испанец – человек чести, – решительно возразил Родин.

– Ну если не испанец, значит, Анютка, или ты не видишь, что она влюблена в тебя по уши? Ей Ирину уморить – самое милое дело, затем и потащилась за нами. А я сразу против был!

– Хватит, брат, тебе, видать, от духоты везде волки мерещатся, – раздраженно остановил его Георгий. – Однако, друзья, начинает темнеть, пора подумать о ночлеге.

Место, в котором они остановились, уютным никак не выглядело. Лианы сплетались с ветвями деревьев, образуя сплошной, непроницаемый для солнца полог. Землю покрывала колючая трава и непроходимый кустарник, а из ближайших зарослей хинного дерева раздавались визги и уханье. Никаких следов человека видно не было. На джунгли тем временем опускались густые сумерки.

Члены экспедиции разожгли костерок, предусмотрительно скрыв его от возможных врагов в глубокой яме, поужинали остатками провизии и мгновенно уснули.

Сквозь липкий, как патока, травяной и банный сон Родину чудилось надоедливое зудение гигантского комара. Вообще, спать в джунглях было то еще удовольствие. Жизнь здесь не замирала ни на секунду. Может, те представители фауны, что вдоволь накричались и нахрюкались днем, сейчас и угомонились, зато пробудились другие, не менее беспокойные. Все вокруг шевелилось, шуршало и шныряло. Не открывая глаз, Родин попытался прогнать настырного агрессора, но не преуспел – звук становился все громче и громче, а затем вдруг превратился в истошный женский визг.

Подскочив и больно стукнувшись лбом о какую-то корягу, Георгий завертел головой и при свете мерцающих искр узрел жуткую сюрреалистичную картину: с полупотухшего костра валил дурманящий зеленый дым, а их лагерь заполонили гигантские кайманы, которые почему-то передвигались на задних лапах, а в передних держали увесистые бугристые дубинки. Родин ущипнул себя за ляжку, но не проснулся. Поморгал, отгоняя морок, но кайманы остались кайманами, и заглянули они к путешественникам на огонек явно не с добрыми намерениями.

Истошный визг издавала Анюта. Выпучив глаза и дрыгая ногами, как безумный танцор, девушка пыталась высвободить ноги из клубка шершавых лиан, но из-за охватившей ее паники запутывалась еще больше. Отец Лоренцо лежал, уткнувшись лицом в комья ядовито-желтого мха и не подавал признаков жизни. Пабло сидел поодаль со связанными за спиной руками и ошалело глотал воздух ртом. Возле немого индейца столпились пять особей совсем жуткого вида – кайманы щелкали массивными челюстями, издавая угрожающее шипение, а их хвосты яростно колотили по земле. Казалось, будто они в чем-то упрекали Пабло, будто ждали от него каких-то оправданий за совершенный проступок, но тот лишь хлопал глазами и отрицательно мотал головой, мол, я тут ни при чем, это все злые белые люди…

Но где же Всеволод?

Всеволода Георгий обнаружил подле себя. Он был определенно жив, но изрядно потрепан и тихонько постанывал. Только приглядевшись, Родин с ужасом заметил залитую кровью голову брата. Мигом оторвав рукав своей рубашки, Георгий приложил тряпицу к ране и ободряюще зашептал:

– Держись, братик, держись, сейчас я что-нибудь придумаю…

– Енька… – обессиленно выдавил бесстрашный путешественник, – беги… Беги, пока не поздно. Оставь нас, все одно пропадать.

– Тише, тише… Где Ирина? – спросил Родин, шаря руками по земле в поисках тяжелого предмета, годного для защиты. – Где мадам Большакова с ее убийственной гирей?