Люкке - Микаэла Блэй

Джимми смотрел в пол.

– На что ты надеялся? Что я сломаюсь, и новости станут более качественными? Затем ты начинаешь говорить об угрозах в мой адрес, и какой-то анонимный подонок присылает мне фото моей умершей сестры. Как вообще такое возможно? Как? Отвечай! – закричала она.

– Успокойся. – Джимми протянул руку, чтобы утихомирить ее. – Ты ведь на самом деле не думаешь, что это так. Прости. Я поступил неправильно, согласен, но если бы я тебя не спросил, все равно поступил бы неправильно. Что мне было делать? И, говоря совершенно честно, ты лучше всех можешь справиться с темой исчезновения. Ты можешь представить себе репортаж об этом Лейфа? Понимаю, что ты взволнована, но я никогда не сделал бы ничего такого, что могло бы тебя ранить. Никогда.

Ты уже это сделал.

Она вся дрожала, и, чтобы унять дрожь, принялась щелкать пальцами.

– Знаешь, что еще чертовски странно во всем этом хаосе? – спросила она из последних сил. – В стопке старых дел, которые ты столь любезно доставил мне вчера домой, – она так прикусила губу, что почувствовала во рту привкус железа, – почти на самом верху лежал случай Эльзы. – Какое совпадение. – Она засмеялась.

– Что ты пытаешься этим сказать?

Внезапно у Эллен будто отнялась речь. Комната вокруг нее закружилась, и она схватилась за стену, чтобы не упасть.

Джимми пошел было к ней, но остановился и посмотрел на нее взглядом, которого она так боялась. Осуждающим. Так же смотрела на нее ее семья, и по этой причине она никогда не рассказывала о том, что случилось, когда ей было восемь лет.

Эллен отошла на несколько шагов назад.

Он медленно кивнул.

– Мы должны заявить в полицию. Ты должна подумать, кто это может быть и почему он послал тебе фото именно сейчас.

Поезд метро прогромыхал по мосту Транебергсбрун. «Хорошо, что я не взяла машину», – порадовалась Мона. Сегодня она была не в состоянии сесть за руль.

Уже три дня, как исчезла Люкке. Одна сплошная черная печаль.

Поезд въехал в туннель.

Выйдя на станции Эстремальмсторг, она едва смогла вспомнить, как сюда попала. Ноги налились тяжестью, в груди ныло.

Мона медленно пошла по улице Нюбругатан. Обычно она никогда не опаздывала, но в это утро все было не так, как всегда. Иногда ей приходилось останавливаться, чтобы перевести дух.

Она вставила ключи в дверь квартиры на Карлавеген, но повернула их в замочной скважине только через несколько секунд. Она боялась того, что ждет ее по другую сторону. Боялась не справиться с тем, что Люкке там нет.

Обычно, когда она приходила утром, в квартире царило оживление, а теперь ее встретила оглушительная тишина.

– Привет, – тихо сказала Мона и огляделась в темном холле. Но Люкке не пряталась в холле, чтобы выйти и обнять ее.

Утреннее объятие чаще всего было каким-то неловким, словно Люкке сердилась на нее и была разочарована, что Мона вечером оставила ее одну на ночь. Хуже всего бывало по понедельникам. Тогда они не виделись несколько дней и долго заново приспосабливались друг к другу, как будто Люкке наказывала Мону за то, что та бросила ее на все выходные.

Люкке редко рассказывала о своих чувствах и переживаниях. Иногда Мона приносила с собой книги, которые брала в библиотеке, и читала Люкке вслух. Она часто использовала этот старый прием, чтобы разговорить ребенка. Сказки, в которых рассказывалось о разводах и семьях, где дети попеременно живут то у одного, то у другого родителя, о том, что такое чувствовать себя невидимым и о проблемах с друзьями. Об одиночестве. Список был обширным. Обычно прием срабатывал с другими, более разговорчивыми детьми, но иногда и с Люкке.

На прошлой неделе Люкке едва прикоснулась к ней. Мона поняла, что выходные прошли плохо, и на всю неделю Люкке еще больше, чем обычно, замкнулась в себе.

Мона отставила в сторону свой маленький раскрытый зонтик и повесила плащ в гардеробной рядом с дверью.

Она стояла в холле, не зная, куда ей идти, – направо в сторону спален или налево в сторону кухни, гостиной и столовой.

Вообще-то на этой неделе она должна быть у Хелены, но вчера они говорили с Хеленой и решили, что сегодня ей нет никакого смысла приходить. Мону ведь наняли для того, чтобы заботиться о Люкке. После этого позвонил Харальд и попросил помочь Хлое, и у нее не хватило решимости отказать ему. Им надо помогать друг другу.

Она неохотно надела домашние тапочки. Ее терзало беспокойство, и она толком не знала, с чего начать.

– А, это ты. Привет, – в тишине раздался голос Хлои.

Мона поправила блузку и подтянула юбку, и только потом повернулась к Хлое, которая вышла к ней в холл.

– Людде не спал всю ночь, и я совсем без сил. Все вверх дном. Он только что уснул, и мне надо пойти лечь. Пожалуйста, присмотри за ним. – Хлоя подошла к входной двери и убедилась, что она заперта. – У меня паранойя, мне кажется, за нами кто-то охотится. Никого не впускай. Обещай мне.

Мона кивнула. Она никогда не устанет восхищаться Хлоей в отрицательном смысле этого слова. Как можно так любить своего ребенка и проявлять такую холодность к Люкке? Это было выше понимания Моны. Таким противоречивым поведением отличались библейские персонажи.

– Людде у себя в кроватке. В выходные весь распорядок дня был нарушен. Мы должны вернуться к Джине Форд или Анне Вальгрен, или что там был за метод, которому мы следовали. – Она закатала рукава халата. – Даже не помню, как он точно называется. Теперь ты понимаешь, насколько я устала, – сказала она, потрогав пальцами щеки. – Боже, я не сняла с лица маску. Я ее передержала. Это большой стресс для кожи, и эффект может быть противоположный. – И она бросилась в ванную.

– Пожалуйста, вымой посуду, – крикнула Хлоя из ванной.

– Да, конечно, – тихо откликнулась Мона. Хотя ее не нанимали для уборки, у нее не хватило духу отказаться. К тому же теперь им надо помогать друг другу. Она надеялась, что шум посудомоечной машины сможет заглушить тревожные мысли.

Для начала она заглянула к Людде, спавшему в своей кроватке. Он мирно лежал на спине, вытянув ручки.

Мона осторожно погладила его розовую щечку, так, чтобы он не проснулся. К счастью, он не имел ни малейшего представления о том, что произошло. Беда пока что миновала его, и, хочется надеяться, так будет всегда.

Мона пошла на кухню и стала убирать со стола после завтрака. «И после выходных», – отметила она, увидев гору тарелок. Несмотря на две посудомоечные машины, они умудрились не поставить в машину ни одной тарелки и ни одного стакана.

Из ящика под раковиной она достала желтые хозяйственные перчатки и натянула их на свои потрескавшиеся руки. Запах резиновых перчаток смешался с запахом засохших объедков.

Дыша ртом, попыталась отскрести остатки детской каши. Разве вот так все должно было кончиться?