Винтики эпохи. Невыдуманные истории - Антонина Шнайдер-Стремякова

– Спасибо гостям, шо пришли. Жалаю молодым щастя, прожить в любви, согласии и дяржаться друг друга в радости и горясти. Будьте щасливы, дороги мои!

Все захлопали и потянулись к рюмкам.

В доме родителей, насторожённо присматривавшихся к невестке, молодым отвели боковую комнату. После уроков Ида сидела обычно за тетрадями и планами. Маргарет, что целыми днями пропадала в огороде и на кухне, привыкала к невестке, что не ела, а клевала, как к шестому пальцу на руке. Две сестры Петра 14 и 16 лет работали в колхозе и сторонились её так же, как и родители. Желая поскорей влиться в семью, Ида в первое послесвадебное воскресенье встала раньше обычного, чтобы приготовить повкуснее завтрак. Маргарет была уже в кухне.

– Ты чой так рано? – встретила она вопросом невестку.

– Приготовить еду. Помочь.

– А чо помогать? Всё, шо есть: картошка и квашена капуста – у подвале… Дотянем до нового урожая, нет ли, ня знаю. Мяса нет, муки тож. Кормилица корова балуе пока шо молоком, творогом, маслом. Вот и всё.

– В понедельник схожу к председателю. Попрошу зерна. А сейчас… Давайте картофельный суп сварю.

– Ну, свари.

Маргарет начистила картошки, Ида сбегала в огород, нарвала укроп, листочки зелёного лука, чеснока, кориандра, без спросу осмелилась выдернуть морковку, спросила про сметану, масло, лавровый лист и жгучий перец.

– Сметана и масло? Как без их… А вот перец и лавровый лист – ня помню. Редко имя пользуюсь. Щас погляжу.

Картофельный суп со сметаной получился отменный – ели, нахваливали, просили добавки. После завтрака Ида предложила сшить сестрам платья. Все переглянулись – из чего? И Иоганн, нарушив тишину, не то предложил, не то приказал:

– Маргарет, перебери сундук матери.

– Сундук?.. Матери!?.. – содержимое сундука свекрови считалось неприкосновенным, и копаться в нём было пределом неуважения к усопшей.

– Делать неча, – вздохнул Иоганн. – Девчонки на выданьи, одявать их надо. Похоже, нетронуто мамино богацтво тронуть надо.

Маргарет залезла на чердак, с трепетным чувством открыла сундук свекрови. Она не стала рыться, взяла, что лежало на виду, – платье. Оценив добротное коричневое кашемировое платье с широкой и длинной юбкой, Ида решила, что из него выйдет два прямых платья с заниженной талией. И работа закипела – аккуратно распарывали, разглаживали. Всё, что выкраивала Ида, женщины смётывали быстро, с шутками, и вскоре одна из сестёр примерила смётанное.

– Если к платью сшить ещё и белый воротничок, вот такой, – нарисовала Ида форму, – будет совсем празднично. По-моему, у меня от белой блузы остался шёлк. Пойду – поищу.

Дух радости и веселья прорывался во двор, и душа Петра, что хозяйничал с отцом, отзывалась на эти звуки счастливым эхом. Радуясь, Иоганн-отец подмигивал сыну. В отчем доме зарождалось счастье, о котором было забыто в связи с затянувшимся трауром, – смертью отца и деда. К вечеру одно платье было готово, и старшая Ами прошлась в нём, как по подиуму. Иоганн не сдержался, обнял дочь: «Какая ты, Ами!.. Красива – глаз не отвести! Спасибо, Ида, деткам праздник устроила». Пётр с Идой обменялись взглядом – значило ли это, что невестка пришлась ко двору?..

В понедельник после уроков Ида, как и обещала, отправилась к председателю Теодору Думкопфу просить пшеницы и муки.

– В семье Германов забыли вкус хлеба, питаются тем, что растёт в огороде, – начала она. – Прошу нам помочь.

– Фкус хлеба и мяса, Ида Филиппка, забыли не токо они. Слышь – голод маячить… Иоганну Герману? Он жа кулак! Да и горстку зярна с мельнице сын завсегда у кармане принесе.

– Сколько можно говорить, что Иоганн Германн не кулак!? Может, кто и «принесе», только не Пётр. Комсомолка, я всё свободное время бесплатно работаю с молодёжью. Помогаю колхозу, а мне он, выходит, помочь не хочет? Не поможете – напишу в район.

– Ня стращай, Филиппка! Табе поможем, ня Герману, – не стал спорить с комсомолкой председатель. – Сколь и чего хошь?

Разделяя её с семьёй, председатель нёс, конечно, чепуху, но, усмехнувшись, она ему подыграла:

– «Сколь и чего»?.. Я совестливая, нам хватит мешка зерна и мешка муки.

– А не жирно, Филиппка?

– Не жирно, – отвернулась она, чтобы скрыть улыбку. Когда назавтра во дворе Германов молча выгрузили два мешка неизвестно с чем, показавшаяся в дверях летней кухни Маргарет потеряла дар речи. Позвать Иоганна, что был занят заточкой тяпок, у неё не хватило духу. Опомнилась, когда телега выезжала уже со двора. «Иоганн, Иоганн!» – позвала, наконец, она, но когда Иоганн явился, телега уже скрылась.

– Эт откуда? – кивнул он на мешки.

– Ня знаю. Помоги подняться, – попросила Маргарет, от страха опустившаяся было на крылечко.

Ощупав содержимое, Иоганн определил: «Зерно и мука. Мож, вярнули малость того, шо вынясли тогда».

– А ежли деньги затребуют? Хто зна, шо у их на уме?

– Подождём Петра с Идой.

С их приходом выяснилось таинственное появление мешков. Глубокой осенью, после белых мух, отоваривали в колхозе трудодни. Петру выдали полцентнера пшеницы; «активную комсомолку за работу среди молодёжи» поощрили 20-ю килограммами и 20 кг выдали на Ами— старшую сестру Петра. Семье Германнов из шести человек этого на год было мало. Страх голода 20-ых был ещё жив, и теперь снова всё указывало на приближавшийся голод.

Авторитет невестки в семье и в селе был высок, но Ида тосковала по другой жизни. Она устала от малограмотного председателя, от безграмотной молодёжи, от клише – «кулаки». Ей, знавшей литературный немецкий и почти без акцента владевшей русским, хотелось в город, в знакомую с детства среду. Пётр же, нахлебавшись «городской жизни» в ранней юности, в город не хотел, прожить в нём семьёй не считал возможным.

Год семейной жизни раскрыл Иде устои семьи Герман-нов. Властная с виду свекровь оказалась душевной и отважной – в трудное время умела всех обогреть и ободрить. За вязанием либо вышиванием она, бывало, тихо затягивала вечерами песни, и тогда мягкий по натуре свёкор начинал улыбаться и глядеть на жену, будто видел её впервые. Он подключался, их голоса слаженно сливались, однако песня обретала силу, когда к родителям присоединялись голоса Берты, Ами и Петра, у которого оказался лирический баритон.

Бегство от голода

Семья жила в относительном достатке ещё и благодаря зарплате Иды, что мечтала о своём с Петром угле. Чем больше мечтала, тем мечта становилась назойливей. Вот и сегодня, обнимая и целуя в постели Петра, она горячо шептала:

– В городе к моей зарплате прибавится твоя, мы без ущерба для себя сможем помогать родителям. Ежемесячно будем отсылать им часть, тебя «подкулачником» перестанут обзывать… а, Петь?

– Ну, не лежит у меня сердце до города. Не знаю, куда мне там приткнуться. Реальность и мечты совпадают не всегда.