Яркие люди Древней Руси - Борис Акунин

Малословный Амран кивнул. Махнул своим четверым братьям, всегда с ним неразлучным. Их называли «Волчья стая» – они носили шлемы с волчьими хвостами.

Пригнувшись, проворные и гибкие, все пятеро нырнули в отступающую толпу черниговцев, исчезли в ней.

До золотой луды теперь было всего полсотни шагов, но она больше не приближалась. Всадник с длинными черными волосами – Анастасия уже могла его разглядеть – разевал рот, что-то кричал, показывал назад. Должно быть, увидел со своего высокого седла, что киевская рать обратилась в бегство. Синие и желтые в погоню не кинулись, а повернули обратно – ударить на Хакона с тыла.

Конники не полезли под варяжские мечи. Осаживали лошадей, выдергивали из колчанов луки. На сгрудившихся вокруг воеводы викингов посыпался дождь стрел. Оставшиеся без щитов воины падали один за другим. Пытаясь увернуться, метались, сталкивались друг с другом. Поднялось густое облако пыли. Стрелы пронизывали его, находили цель даже вслепую. Над полем неслись крики боли и бессильной ярости. Взвесь осела, вновь стал виден всадник, но волосы под золотой повязкой были уже не черные, а светлые от серого степного праха.

Стена бойцов вокруг Хакона поредела. Кто-то лежал убитый или раненый, другие побежали. Даже тот, кто не страшится гибели, не хочет умирать без толку и возможности защититься. Стрелы втыкались в неприкрытые кольчужным железом спины, варяги падали, словно листья под ветром.

Анастасия увидела, как около размахивающего руками Хакона возникли волчьи хвосты, и в следующий миг воевода завалился вместе с лошадью. Больше в ту сторону княгиня смотреть не стала. Перевела взгляд на холм, которого уже должен был достигнуть Мстислав.

Там закачался шатер, рухнул Ярославов стяг. Повсюду сновали серебряночешуйные тмутараканские дружинники.

Кончено!

Тронув вороную кобылу каблуками, Анастасия поехала через поле, мимо побоища.

Навстречу шагал Амран, нес в одной руке золотую ленту, в другой тащил за бороду голову, с нее капало.

– Вот, – сказал он.

Волосы на мертвой голове были светлыми не от пыли, они были русые.

Княгиня скрипнула зубами. Не Хакон!

Хитрый варяг, видя, что бой проигран, надел свою луду на кого-то другого, а сам спешился и скрылся – как слепой крот, что прячется в норе.

Бес с ним, с Хаконом. Дело не в нем – в Ярославе.

Вороная осторожно перешагивала через тела. Одни были неподвижны, другие шевелились.

– Мамонька, помираю… Помогите, братие… Ай, кровью истекаю! – неслось отовсюду. Стонали и звали только по-русски. Варяг, даже израненный, падал, лишь когда терял сознание.

Навстречу ехал Мстислав, круп его коня был накрыт Ярославовым знаменем. Если Анастасия глядела только вперед, на убитых и раненых внимания не обращала, то князь, наоборот, с удовольствием всматривался в каждого.

– Ай лепо! – крикнул он супруге. – Гляди, одни русские! Наши ясы с касогами почти все целы!

Черниговские для Мстислава были хоть и одного с ним языка, да чужие, а дружинники – пускай иной крови, зато свои. Каждый обучен, снаряжен, выкормлен за счет небогатой тмутараканской казны.

– Что Киевлянин?! – крикнула издали и княгиня, волнуясь за главное.

– Киевляне? – недослышал князь. – Кого не посекли, кинулись врассыпную, не остановишь. Нет больше у Ярослава ни войска, ни стяга.

– А сам Ярослав?! – ахнула Анастасия, но уже догадалась: ушел, выскользнул.

Укроется в Новгороде, наберет новое войско и больше уже в открытый бой не сунется, второй раз так не повезет.

Неужто всё было напрасно?

– Отряди погоню! По новгородскому шляху! И по киевскому! Быстрее!

* * *

На север, по новгородской дороге Ярослав уходить не стал; на юг, к Киеву, тоже не побежал. Скакал туда, где догонять не удумают – на восток, по травянистому берегу Десны.

Великий князь сразу понял, что сражение проиграно, едва лишь увидел, как две конные лавы, одна под синими значками, другая под желтыми, разворачиваются на флангах для атаки. Ждать разгрома не стал, приказал свите всё бросить, даже тяжелый стяг с Вседержателем, и мчать во весь опор. Ирине хотелось посмотреть сражение, но ее почтительно завернули в соболью столу и перекинули, извивающуюся, через седло. Ярослав рысил рядом, просил не гневаться, но княгиня гневалась. Из-под шелковистого меха неслись ругательства, русские и свейские. Самым умеренным из них было «козлище колченогий». Потом жена заплакала, и это князю было еще горше. Лучше бы бранилась.

Морщась от привычной боли в хребтине, Ярослав прикидывал, как быть дальше. Корил себя: дурак, что воевать поперся, нечего теляте волка бодати. Но долго корьбой не терзался, какой от нее прок?

Хорошо бы Киев удержать. Горожане Мстислава не любят, называют «Дурославом». Если запрут ворота, без стенобитных машин, да с малым войском он города не возьмет.

Самому надо безостановочно гнать в Новгород. Господи, сызнова, в третий уже раз кланяться вечу и старши́не! Ничего, шея не сломается, спина не треснет. Потом к тестю, Олафу Свейскому, за новой дружиной. Взять с собою Ирину, пусть просит отца. Сильное войско понадобится не для войны с Мстиславом (хватит, навоевались), а для показа всей Руси – чтоб города не подумали, будто Ярослав ослабел.

С братом поступить, как следовало с самого начала. Подкупить кого-нибудь из челяди, чтобы подсыпали яду.

Мысли были мелкополетные, воробьиные, Ярослав сам это чувствовал, но взлететь соколом дума не могла, потому что всё время сбивалась, выворачивала на одно: как бы сделать так, чтобы не расставаться с женой.

А расстаться было необходимо.

Киевляне ненадежны. Подошлет к ним хитрая баба Анастасия шептунов с обещаниями – могут Мстислава и впустить, как тогда впустили Святополка. И столицы лишишься, и престола, и малых деток, сына с дочерью.

Поэтому Ярослав велел княгиню из соболей вынуть, в седло усадить и, когда Ирина вдосталь отругалась, повел скрепя сердце такую речь:

– Скачи со всей охраной в Киев. Поспей раньше, чем вернутся битые ратники. Объяви: Ярослав пошел в Новгород, приведет войско больше прежнего. Угощай чернь, боярам дари подарки, попам пошли рухляди – пусть за меня службы служат. Береги наших деток.

Ирина больше не сердилась. Ей понравилось, что она будет над Киевом главная. Соберет воинов и, если Мстислав пойдет на приступ, сама поведет дружину в бой, совсем как великая воительница Фрейдис Эриксдоттер из саги об Эрике Рыжем.

Щеки княгини порозовели, очи заблистали сапфирами. Ярослав почуял, что слабеет – не хочет разлучаться. Помни́лось ужасное: ну как враг сызнова жену-детей заберет? Ту-то, прежнюю, было не жалко, а без Ирины и жизнь не в жизнь.

Чтобы не дрогнуть, наскоро перекрестил супругу, развернул коня и поскакал, не оборачиваясь, прочь – почти без охраны, сам-шестой.

Конь несся размашистым галопом, ветер холодил Ярославу лицо, выдувал дурь и слабость. Отдаляясь от жены,