Малек - Джон ван де Рюит

Через двадцать минут Вомбат обнаружили в люксе для новобрачных, где она смотрела телек, развалившись на кровати. Когда служащие отеля попросили ее вернуться в ее номер, она отказалась сдвинуться с места, а когда пришел управляющий и строго приказал ей убираться, расплакалась. Затем порылась в сумочке, показала управляющему фотографию своего покойного мужа и заявила, что когда-то именно в этом номере они провели первую брачную ночь. На что тот ответил, что отель построен пять лет назад. Вомбат притворилась, что не слышит, и начала пересказывать историю с йогуртами. Вскоре до управляющего дошло, что перед ним чокнутая, и, решив не рисковать, он разрешил ей переночевать в люксе бесплатно.

Папа убежден, что Вомбат прикидывается полоумной, чтобы все делали, как она хочет, и попытался уговорить маму бросить ее в Кимберли и забрать на пути домой. Разразился очередной незабываемый скандал перед всеми в лобби отеля. Я затосковал по школе и подумал о том, как другие ребята проводят каникулы. Наверняка лучше, чем я, мои предки и Вомбат.

08.15. Папе отказали во въезде в Намибию — на компьютере пограничного пункта отобразилось, что у него есть привод. (На самом деле нет — пока, — но он по-прежнему якобы проходит психическое освидетельствование.) Папа, просидевший за рулем два дня на дикой жаре, выслушивая бесконечные повторения йогуртовой саги, окончательно сошел с катушек и пригрозил направить машину с моста в реку. Вомбат, которая не знала о папином столкновении с законом, приказала маме немедленно подать на развод. На этом она не остановилась и добавила, что всегда подозревала в нем преступника, потому что у него «смешанная кровь и глаза близко посажены, как у макаки». Мама зашипела на Вомбат, чтобы та заткнулась, и приказала ей сесть обратно в машину.

08.36. Внезапно границу открыли, и пограничник с улыбкой помахал нам, чтобы проезжали. Папа вернулся в машину, громко крикнул «ура», и мы пересекли границу с Намибией. Сначала папа молчал, а потом сказал: «Раз уж я преступник, то подумал, что надо вести себя под стать и дать им взятку». Вомбат пришла в ярость и сказала, что ее Уолтер (мой покойный дедушка) в гробу б перевернулся, случись ему стать свидетелем такого ужаса. На что папа ответил, что настоящий ужас — это сорок два года жизни с бабулей, и раз дед пережил такое, ему уже ничего не страшно. К счастью, Вомбат его не слышала.

Наконец мы приехали на ферму дяди Обри. Дядя, тетя Пегги, их пес по кличке Лев и ручная овца Бее встретили нас у ворот. Папа с дядей Обри принялись обниматься, мутузить друг друга, бороться на кулаках и хлопать по спине. Мама с Вомбат так и остались в машине. Я вышел и обнялся со своими родными. Лев подбежал и опрокинул меня навзничь. Как обычно, мне сказали, что я вырос и все больше похож на отца. Обри по-дружески попинал меня, а я в ответ малость перестарался и вдарил ему в живот. Мне стало ужасно стыдно, когда он согнулся пополам под забором, а папа с тетей Пегги попытались его реанимировать. Когда мы вошли в дом, мама вышла из машины и пожала руки Обри и Пегги. Обри схватил ее за руку и крепко поцеловал в губы, а потом шлепнул по заднице. Мама покраснела и затараторила что-то про то, какие у них красивые клумбы. Вомбат отказалась выходить из машины, пока собаку и овцу не посадили на привязь.

После затянувшегося конкурса «кто больше выпьет» папа с дядей Обри устроили соревнование по армрестлингу без правил. Армрестлинг превратился в пинки, пинки — в толчки, толчки — в боксерский матч, а матч — в откровенный мордобой. Папа заехал Обри по носу, а Обри швырнул папу через спинку дивана, по пути разбив лампу. Я попытался разнять безумцев и выключил свет, но сделал только хуже — папа с разбегу врезался в стеклянную раздвижную дверь и потерял сознание. Мама бегала вокруг и орала на папу с дядей, точно те были школьниками. Когда папа пришел в себя, они с Обри обменялись рукопожатиями, обнялись и пошли спать.

Готов поклясться, что только что слышал смех и вой гиен. Решил на всякий случай спать с головой под одеялом.

05.00. Разбужен дядей Обри, который принес мне крепкий кофе и приказал готовиться к «охоте». Наверное, в школе дядя был похож на Бешеного Пса.

Вооруженный винтовкой, Обри усадил нас с папой в древнюю «тойоту» с открытым кузовом, и мы поехали в буш. Как старший в семье, дядя Обри унаследовал семейную ферму в Южной Намибии — его владения тянутся на много миль в сухой полупустыне. (Папе, как младшему в семье, достались старая одежда его отца и «рено-универсал».) Алкогольный дух двух братьев чуть не вырубил меня на месте, поэтому я решил, что черт с ним, с утренним холодом, и открыл окно. Дядя Обри передал по кругу флакон с таблетками от головной боли. Папа проглотил четыре.

Не прошло и пяти минут, как дядя Обри со скрежетом остановил фургон, выпрыгнул и выстрелил в газель, пасущуюся под большой верблюжьей колючкой. Выстрел пришелся в нескольких метрах от дерева. Затем мы еще долго ехали, не встречая никакой дичи. Папа пожаловался, что у него онемел зад, и мы остановились размять ноги. Дядя стал учить меня стрелять, показал, как надо прицеливаться и использовать плечо в качестве шокового амортизатора от отдачи. Первым же выстрелом я попал в муравейник. Дядя

Обри захлопал в ладоши и заявил, что у меня большое будущее и он уже сейчас может сказать, что я стреляю лучше папы. Папа закусил губу и издал дурацкий липовый смешок. К сожалению, я не слышал почти ничего из того, что говорил дядя — после выстрела у меня звенело в ушах, а плечо так болело, будто я попал в него!

Через несколько минут мы заметили большое стадо газелей. Папа очень тихо вылез из грузовика с ружьем и приказал нам следовать за ним. Он заявил, что сейчас покажет, как надо охотиться на газелей.

Поводив нас по кругу, папа указал на стадо по ту сторону холма и сказал, что двигается против ветра, чтобы они не учуяли его запах. Когда я заметил, что ветра нет, он зашипел на меня и обозвал «тоже мне умником». Прижавшись к земле и следя за добычей сквозь утыканные сухими колючками деревья, я чувствовал себя настоящим охотником. Я слышал, как сердце колотится в груди. Папа возглавил операцию, общаясь с нами странными сигналами, которые ни я, ни дядя Обри не понимали. Прошла вечность, а мы отползли от фургона всего ярдов на пятьдесят. Папа показал на самца с большими рогами во главе стада и прошептал:

— Скоро эти рога будут украшать дверь моей спальни. Смотрите и учитесь. — С этими словами он прицелился и выстрелил. Раздался оглушительный взрыв, и газели разбежались в облаке пыли. Папа бросился за ними с торжествующими воплями и гиканьем.

Мы трое стояли и ждали, пока дым рассеется. Потом папа застонал. Дядя Обри щелкнул языком. Я присвистнул. Вокруг щебетали птицы.

Папа умудрился прострелить лобовое стекло фургона. Домой мы ехали молча.

Вернувшись, мы обнаружили, что на ферме царит полный хаос. Вомбат плакала, мама аж дымилась от злобы, а Пегги заваривала чай. Оказалось, ночью украли третий чемодан Вомбат, в котором было ее нижнее белье, нижние юбки и резиновые сапоги ее покойного мужа. Папа с винтовкой через плечо как ни в чем не бывало отряхнул стекло с брюк и заявил, что отдал чемодан пограничнику в качестве взятки.