Вожак - Александра Лисина

— Благодарю, — кивнула она, осторожно сжав в ладони тонкий золотой ободок. — А теперь сядьте, потому что это будет тяжело.

— Спасибо. Мы постоим, — настороженно отозвался за всех Инару.

— Тогда постарайтесь не противиться. Наложенные узы еще крепки — я вижу. Значит, то, что поймешь и увидишь ты, поймут и увидят все. Вот только это не слишком приятная правда, но тут уж моей вины нет. Простите, если будет больно.

«Больно?» — удивленно моргнул Эналле, собираясь спросить вслух, но Гончая уже прикрыла глаза, а его родовой перстень тускло засветился.

Его накрыло темнотой сразу, словно крышкой гроба. Так неожиданно, что глава дома Этаррас сперва насторожился, потом испугался и, в конце концов, растерялся. Какое-то время, пока Белка настраивалась на чужой перстень, остроухому было некомфортно, а потом в его голове что-то вспыхнуло, и ослепленный эльф с тихим стоном осел на землю.

В одно бесконечно долгое мгновение он вдруг увидел все: душный подвал, растерзанные тела; неверный свет факелов, дрожащий от неуловимо быстрых движений чужих рук; потоки засохшей крови на полу; белокурые волосы, разметавшиеся по столу; покрытую алыми разводами простыню… а затем услышал тихий размеренный голос, от которого немолодого эльфа бросило в дрожь.

— Видишь, как мало нужно, чтобы ты перестала кричать и не мешала мне закончить? Цени мою доброту, девочка: я не спал целые сутки, чтобы ты изменилась. Я сумел решить эту загадку, и скоро ты узнаешь ее до конца…

Ллер Эналле судорожно вздохнул и на мгновение очнулся. Но почти сразу его снова окунуло в кровавое марево забытья. Снова безжалостно погрузило в душный подвал, но на этот раз он оказался в чужом теле — слабом, беспомощном, над которым долго и скрупулезно трудился невероятно красивый темный эльф.

— Они говорили, что у меня не получится, — настойчиво шептал в пустоте все тот же безумный голос. — Говорили, что это невозможно и что люди не способны подняться над смертью… но теперь у меня есть ты, и они больше не смогут возражать. Мой шедевр, моя победа, моя надежда на новый род…

Казалось, запах крови пропитал тяжелый воздух насквозь. Он въедался в кожу почти так же, как делал это острый клинок. Он медленно убивал, просачиваясь внутрь через каждую пору, неумолимо вползал через ноздри. Почти обжигал, как жгла сейчас старательно льющаяся чужая кровь — старая эльфийская кровь, на которую вдруг расщедрился ее бессмертный обладатель. И он медленно втирал ее в свежие раны, тщательно смешивая с обычной, человеческой кровью и внимательно следя, чтобы не упустить ни капли…

За какие-то жалкие мгновения Эналле прочувствовал на себе эту муку. Пришлось ощутить отчаяние и боль. Он познал, что это такое — быть запертым в собственном теле; понял, как можно молча кричать, безуспешно пытаясь вырваться, а на самом деле не имея возможности даже пошевелиться. Он видел кровь, щедро капающую с насквозь промокших простыней. Чувствовал ее запах. Его тело горело, пылало от ненависти. Его губы со злостью шептали проклятия палачу, а дрожащие от слабости руки срывали с себя ненавистный перстень, который (он теперь знал) всю оставшуюся жизнь будет сниться ему в кошмарах…

— Будь ты… проклят… — едва слышно шепнули губы. Тихо, как последний вздох. Неуловимо, на грани безумия, на пороге отчаяния. По ту сторону медленно уходящей жизни. — Будь проклят!

Он не знал, сколько длилось это бесконечное мучение. Не стесняясь слез, плакал, с трудом выползая из горящего подвала. Хрипло стонал, когда острые камни впивались в кровоточащие раны, а потом долго-долго плыл в кровавом тумане, пока наконец к лицу не прижалось что-то живое…

Ллер Эналле пришел в себя ровно через три удара своего медленно бьющегося сердца, но далеко не сразу понял, что больше не стоит на земле, а обессиленно упал на колени — взмокший от пота, с текущими по лицу слезами и судорожно дергающимся кадыком. Окончательно опомнился и попытался подняться, но не смог — ноги подкосились, будто на них все еще зияли тонкие, бесконечно вьющиеся по коже разрезы, в которых навеки осталась кровь перворожденного. Безумного темного мага, рискнувшего пойти по пути Изиара.

Тогда он поднял руку и с ужасом увидел, что все плывет перед глазами из-за слез, которые на самом деле принадлежали не ему.

— Простите, — прошептала Белка, отводя взгляд. — Но по-другому вы бы не поняли. И никогда бы не увидели, что это такое — изменение.

Ллер Эналле с трудом повернул затекшую шею и вздрогнул, поняв, что возле него стояли на коленях и мерно раскачивались сородичи. Все три десятка, кто увидел через его перстень короткий момент чужого прошлого. Они плакали, не замечая слез. Судорожно сжимали кулаки, до крови впиваясь в кожу ногтями, и молча проклинали… от души проклинали безумца, создавшего и придумавшего эту пытку. Вот теперь они узнали ее истинную цену. Видели гибель Малой сторожи и вместе с Белкой ползли по холодным камням в страхе перед вырвавшимся на свободу огнем.

— Мне жаль, — повторила она, отступив на шаг.

— И мне, малыш, — тихо сказал владыка Л’аэртэ. — Прости, что я не могу тебе в этом помочь.

Инару поднял голову, но наткнулся на сочувствующий взгляд повелителя и чуть не задохнулся от неожиданной догадки.

— Ты прав, — печально кивнула Гончая. — Ваш лорд на своей шкуре прочувствовал, каково это — убивать чужую душу. Это случилось давно, в Аккмале, больше пяти веков назад, когда мы впервые встретились. Тогда я была зла на вас. Тогда я умела только ненавидеть и поэтому обрушила на его голову все, что копила столько лет, не задумываясь о последствиях… И отошла в сторонку, искренне надеясь, что это его убьет. Не убило, как видите. А Тиль…

Владыка эльфов грустно улыбнулся.

— Я заслужил.

— Теперь я об этом жалею. Хотя, конечно, нельзя сказать, как бы повернулось дело, если бы все вышло по-другому.

— Может, меня бы уже не было?

— Не исключено, — согласилась Белка, и Тирриниэль понимающе прикрыл глаза. — Я бы хотела, чтобы ты им тоже кое-что показал. Мне кажется, после этого вам будет проще найти общий язык.

Старейшины непонимающе нахмурились. Как могло случиться, что после всего случившегося Белка верит Тирриниэлю? Знает, что именно он отдавал приказ на первое изменение, но не презирает его? Не ненавидит больше! А он, кажется, действительно сожалеет?

«Не понимаю, — тоскливо подумал Инару, с трудом прогоняя чужие воспоминания. — Талларен сломал ей жизнь, а она… простила?»

Белка осторожно коснулась похолодевшей ладони Тирриниэля и тихонько ее сжала.

— Они должны понять, Тиль. Их обманули. Пообещали вернуть прошлое, раскрасить будущее, изменить настоящее… поэтому они шли сюда не со злобой, а с намерением избавить мир от порождения мрака. Шли умирать, надеясь хотя бы смертью своей сделать великое дело. Они всем рискнули ради своего народа. От всего отреклись. Знали, что ты для них не соперник, и все равно не испугались. Да, их рука бы не дрогнула, если бы представился случай… даже сейчас, подари мы им такую возможность, они бы без колебаний вонзили нож тебе в сердце… но в их душах нет ненависти, только боль. И эта боль ваша общая: за свой лес и свой народ. — Гончая пытливо заглянула в глаза царственного эльфа. — Я знаю, тебе нелегко это принять, и знаю, что ты злишься. Понимаю, каково это — чувствовать себя преданным и оболганным. Каково стоять и смотреть в лицо тем, кто даже сейчас лелеет мысль об отмщении за те грехи, которых ты не совершал. Это больно, Тиль, но если ты сейчас не смиришь свою гордость и не сделаешь шаг навстречу, они умрут. Умрут, уверенные в своей правоте и в том, что ты погряз в гордыне. Что презираешь весь остальной мир и готов на все, чтобы поставить его на колени… Но ты мудр, Тиль. Ты гораздо старше этих детей, польстившихся на ложные посулы. Пожалуйста, не отталкивай их только потому, что они по неведению совершили ошибку. Ведь когда-то ты тоже ошибался и остался жив только потому, что сумел найти в себе силы это признать.