В плену подозрений - Джон Данн Макдональд

— Если говорить с практической точки зрения, то все сработает как надо, Геван. Насчет этого можно не волноваться. И Карч, и Уолтер Грэнби будут на твоей стороне. Между вами были кое-какие проблемы насчет той женщины, я знаю, но теперь, когда Кении больше нет, отпала и сама причина для того, чтобы обиженно стоять в стороне.

— Нет, дядя Ал, причина не отпала сама по себе.

— Ерунда! Господи ты боже мой, да пока ты и другие Дины занимались делами, настоящими делами нашей компании, а я был в добровольном, но хорошо оплачиваемом отпуске, мне во всяком случае удалось научиться довольно неплохо разбираться в женщинах, мой мальчик, уж поверь. Такие, как она, совсем не стоят того, чтобы делать из себя дурака. Я много видел ее, частенько бывал у них дома. Эта женщина одна из тех... ненасытных.

— Что ты имеешь в виду?

— Конечно, мне не следовало бы говорить так о вдове Кена, но если уж честно, то... то она из тех женщин, при виде которых по телу начинают бегать странные мурашки.. Как будто на ней крупными буквами написано одно, всего одно слово — «СЕКС»! Среди них есть такие, кому ничего другого не надо, и эти самые лучшие, с ними можно и нужно иметь дело. Но та, о которой мы говорим, использует свое оружие, чтобы чего-то добиться. Эти крайне опасны. От них лучше держаться подальше. Я не знаю, чего она добивается. Денег, положения, успеха? Она получила все это, выйдя замуж за Кена, и тем не менее все равно не успокоилась. Ей нужно что-то еще. Но что? Лично мне пока не совсем понятно. Мальчик мой, только не принимай меня, пожалуйста, за старого, выжившего из ума дурака, исключительно для собственного удовольствия бубнящего какую-то бессмыслицу. Она переиграла вас с Кеном. Обоих. Каждого по своему. Доставала твоего брата — не знаю, для каких конкретно целей, — до тех пор, пока он не сломался, пока окончательно не сдался и начал поступать так, будто жить ему было больше совсем не для чего. Остерегайся ее, Геван, держись как можно подальше от нее, мой мальчик. Эта женщина что-то задумала... Вот только что? — Его голос затих, но губы продолжали молча шевелиться, будто он про себя проговаривает невысказанные вслух мысли. Затем дядя Ал вдруг резко выпрямился и посмотрел на часы. — Рад был повидаться с тобой, Геван. Чарльз, налей этому молодому человеку еще бокал и запиши на мой счет. — Он встал, снова бросил взгляд на часы. — Боюсь, мне давно пора вернуться к игре. — В его глазах промелькнула тревожная нотка. — Что-то в последнее время я совсем не выигрываю. Даже забавно. Может, просто не везет с картами? Заскакивай как-нибудь сюда на ужин, мой мальчик. В любое время.

Дядя Ал ушел, в общем-то тщетно и неизвестно зачем пытаясь имитировать былую энергичную походку. Официант принес мне заказанный бокал с виски. Кругом спокойствие, тишина, запах сигар, лакированного дерева, бармен с тяжелыми мешками под глазами с серьезным видом университетского профессора тщательно протирающий стаканы и внимательно разглядывающий их на свет...

Да, Кении на самом деле был спокойным мальчиком. Особенно по сравнению со мной. Когда мама уехала в Калифорнию, отец приводил нас сюда почти каждый вечер. Мы тогда испытывали скрытое чувство гордости, узнав, что женщин в этот клуб никогда не пускают, за исключением одного, всего одного дня в году — специальной вечеринки... Мы ужинали, с интересом смотрели, как мускулистые мужчины играют в гандбол, плавали в бассейне. То были славные годы в надежном мире, в котором не надо было тревожиться за будущее. Помню, мы с Кеном, бегая вокруг бассейна, играли в пятнашки, и он, поскользнувшись, упал, ударился головой о кафельный пол. Через минуту шишка достигла размеров здоровенного грецкого ореха. Друзья отца осмотрели ее и уважительно похвалили Кена за то, что он даже не заплакал. Помню, я тогда стоял рядом и жалел, что упал он, а не я, что взрослые хвалили его, а не меня. Интересно, а заплакал бы тогда я?

Я допил бокал, встал и вышел на залитую солнцем улицу. Там стало уже намного теплее. Встреча с дядей Алом принесла мне мало радости. Скорее повергла меня в уныние. Теперь мне предстояло принять уже два конкретных решения: во-первых, относительно неизбежного выбора между Грэнби и Мотлингом, а во-вторых, насчет наследства, которое мне оставил мой родной брат Кен. Кому и зачем понадобилось его убивать? Кто это сделал? Кто пустил ему пулю прямо в затылок? Что может стоять за всем этим? Вопросы, вопросы... И пока никаких ответов.

Увы, придется снова поехать к Ники. Было бы просто нелепым совсем по-детски пытаться избегать ее, когда только она и могла хоть как-то пролить свет на истинные причины убийства моего брата.

Я вывел мою прокатную машину из гаража отеля и уже без колебаний направился на Лайм-Ридж.

Симпатичная чернокожая служанка, как и в прошлый раз, впустила меня и, приняв у меня шляпу, вежливо попросила чуть подождать. Торопливо куда-то ушла и буквально через полминуты вернулась:

— Пойдемте за мной, сэр.

Мы прошли через длинные, чуть ли не бесконечные коридоры дома на небольшую, вымощенную каменными плитами террасу, пристроенную к боковому крылу здания. Ники, облаченная в раздельный ярко-желтый махровый купальник, полулежала-полусидела там в простом, деревенского вида шезлонге, облокотившись на правую руку. Блестящее от специальных масел шикарное тело, копна будто случайно разметавшихся иссиня-черных волос... Увидев меня, она элегантным жестом сняла темные солнечные очки и улыбнулась:

— Как мило с твоей стороны, Геван!

Я медленно обвел глазами лужайку, красиво обрамленную несколькими березами и тополями.

— Да, здесь очень красиво.

— Обрати внимание: вон та дверь, слева от тебя, ведет прямо в спальню, и в принципе мы любили завтракать именно здесь. Но получалось это далеко не так часто, как нам хотелось бы, потому что в это время нас не очень жаловало солнце. Знаешь, как-нибудь я покажу тебе весь дом, Геван. Проведу сама лично.

Я невнятно пробормотал, что это было бы просто чудесно. Она снова надела темные солнечные очки зеркального типа, за которыми совершенно не было видно ее глаз, и откинулась на спинку шезлонга. Кожа ее великолепного тела уже приобрела заметный розоватый оттенок.

— Уверена, что не перебарщиваешь? — заметил я неожиданно хриплым тоном.

— Абсолютно. Я никогда не сгораю.

Я присел на низенькую широкую стенку и закурил сигарету. Зеркальные очки создавали полное впечатление, что она слепа и совсем меня не видит.

— Раскури, пожалуйста, еще одну, доро... Геван. Господи, глупость какая! Представляешь? Чуть не назвала тебя дорогим. Наверное, все-таки сказывается жара. Чувствуешь себя будто сама не своя.

— Да, это ощущение мне тоже знакомо.

Я закурил вторую сигарету, поднес к ней. Она чуть приподняла подбородок, чтобы взять ее в губы, сделала глубокую затяжку, затем ленивым жестом вынула изо рта. Я снова присел на низенькую стенку.

— Знаешь, Геван, оказывается, горе — весьма забавная штука. Оно совсем не так постоянно, как можно было бы подумать. Приходит и уходит, приходит и уходит. На какое-то время ты почему-то о нем забываешь, а потом оно вдруг снова обрушивается на тебя. Интересно, а у тебя такое бывало?