Рожденный бежать - Кристофер Макдугл

— Ну и кого же вы пригласили? — спросил я.

— Да так, пока только одного, — ответил он. — Мне нужны правильные бегуны, настоящие чемпионы. Вот я и посылаю письма этому Скотту Юреку.

Скотту Юреку? Семикратному чемпиону «Вестерн стейтс» и супермарафонцу года, прошедшему три торфяника, Скотту Юреку? Кабальо, должно быть, совсем рехнулся, если подумал, что Скотт Юрек притащился бы сюда, чтобы бежать наперегонки неизвестно с кем в неизвестно какой дыре 80 километров — такую дистанцию предложил Кабальо. Скотт был лучшим бегуном на сверхдлинные дистанции в стране, а может быть, в мире, и есть основания думать, что бегуна лучше его не бывает. Когда Скотт Юрек не соревновался в беге, он помогал компании Brooks разрабатывать их «визитную карточку» — обувь для бездорожья «Каскадья», или занимался монтажом проданных лагерей для занятий бегом, или принимал решения относительно того, какое яркое соревнование он проведет в следующий раз в Японии, Швейцарии, Греции или Франции. Скотт Юрек был коммерческим предприятием, жизнь и смерть которого зависели от здоровья Скотта Юрека, а это означало: ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы главный капитал компании заболел, спился или был сражен неудачей в каких-то невнятных игрищах под прицелом снайперов в далекой мексиканской глуши.

Но в руки Кабальо попалось интервью с Юреком — он мгновенно учуял брата по крови! Скотт был на свой лад таким же таинственным, непостижимым, как и сам Кабальо. Звезды калибром помельче, вроде Дина Карназеса и Пэм Рид, усиленно пиарились на телевидении, превозносили сами себя в мемуарных опусах и (как в случае с Дином) радели о попадании в желудки потребителей спортивного напитка, паря полуголыми на «беговой дорожке» в небе над Таймс-сквер. Величайший же американский супермарафонец фактически оставался в безвестности. Он был чистокровным беговым животным, чем и объяснялись две из его прочих странных привычек: на старте каждого из забегов он издавал леденящий кровь вопль, а победив, имел обыкновение валяться в грязи на манер гиперактивного пса. Затем вставал, отряхивался и исчезал в Сиэтле до тех пор, пока не наступал момент эху его боевого клича снова прокатиться в предстартовой темноте.

Вот именно такого чемпиона и искал Кабальо: не какого-нибудь самопиарщика, который будет использовать тараумара для «смазки» своего бренда, а человека с истинно научным подходом к спорту, способного по достоинству оценить артистизм и затраченные усилия в выступлении даже самого неспешного бегуна. Кабальо не нуждался более ни в каких иных доказательствах того, что ему нужен именно Скотт Юрек, но все равно получил их: когда Юрека в конце интервью спросили о его кумирах, он назвал тараумара. «Для вдохновения, — отмечалось в статье, — он повторяет поговорку индейцев-9 тараумара: "Если бежать по земле и бежать вместе с землей, можно бежать вечно"».

— Ты пойми! — стоял на своем Кабальо. — У него же душа рарамури.

Но постойте…

— Даже если Скотт Юрек и согласится приехать, как быть с тараумара? — спросил я. — Они-то пойдут на это?

— Может быть, — пожал плечами Кабальо. — Мне нужен только Арнульфо Кимаре.

А этого точно никогда не случится. По личному опыту я знал: Арнульфо вряд ли стал бы разговаривать с кем-то из посторонних, не говоря уж о том, чтобы якшаться с целой их кодлой неделю да еще водить по разным местам, показывая тайные тропы. Я восторгался замахом Кабальо, но всерьез сомневался в его способности реально оценивать ситуацию. Никто из американских бегунов не знал, кто он такой, — и большинство тараумара не знали наверняка, чем он тут занимается. А он при всем том ожидал, что ему поверят?

— Я почти убежден, Мануэль Луна придет! — продолжил Кабальо. — А возможно, прихватит и сына.

— Марселино? — спросил я.

— Ага! — сказал Кабальо. — Он способный.

— Потрясный!

Моя память еще хранила послеобраз этого чудо-подростка — «мальчика-факела», — промчавшегося по грязной тропе со скоростью огня по бикфордову шнуру. Ну пусть. Но в таком случае кто знает… Что если Скотт Юрек или кто-то другой из «классных ребят» вдруг все-таки сюда явится? Просто ради возможности снова побегать рядышком с Мануэлем, Марселино, Кабальо… Она того стоит. Беговая манера Кабальо и Марселино больше всего тяготела к способности человека летать. Вкус к бегу я ощутил именно здесь, на дорожках Крила, — мне захотелось чего-то большего. Я чувствовал себя так, будто что есть силы замахал руками и поднялся на сантиметр над землей. И как, скажите на милость, после такого можно думать о чем-то еще, кроме очередной попытки?

«Я способен на это», — сказал я себе. Ведь Кабальо, когда оказался здесь, был точно в том положении, что теперь я: парень лет сорока, с изуродованными ногами, и не прошло и года, как он уже парил в небесах, шествуя по горным вершинам. Но раз это поработало на него, то чем хуже я? И если я основательно освою приемы, каким он меня научил, возможно, и я стану крепким и сильным, чтобы бегать вот так же по Медным каньонам? Вероятность того, что его забег состоится, ничтожна… да нет, ее вообще не было. Этому не бывать. Но если вдруг каким-то чудом ему все удастся… я бы хотел оказаться в то время в том месте.

Вернувшись в Крил, мы с Кабальо расстались, пожав на прощание друг другу руки.

— Спасибо за уроки, — сказал я. — Ты многому меня научил.

— До встречи, братишка, — ответил Кабальо. Повернулся и зашагал прочь.

А я стоял и смотрел ему вслед. Меня охватило чувство щемящей грусти, но в то же время я испытывал и необычайный душевный подъем, наблюдая, как медленно удаляется этот приверженец древнего бега на длинные расстояния, отказавшийся от всего, кроме своей мечты, и бредущий обратно в «лучшее для бега место на свете».

Один. Всегда один.

— Вы когда-нибудь слышали о Кабальо Бланко? Вернувшись из Мексики, я первым делом позвонил Дону Эллисону, бессменному редактору журнала UltraRunning. Кабальо в разговорах со мной ненароком раскрыл две подробности из своего прошлого, о коих стоило бы упомянуть отдельно: в определенном смысле он был профессиональным боксером атакующего стиля — это первое, и второе: он выиграл несколько супермарафонов. Проверить, занимался ли он боксом, было безумно сложно по причине запутанного клубка разных квалификаций и аккредитующих органов, но что касается супермарафонов… Тут все дороги ведут к Дону Эллисону, обитающему в Уэймауте. Будучи центром сбора всех слухов и сплетен, результатов состязаний и сведений о восходящих спортивных звездах, Дон Эллисон знал всех и вся, а посему сразу слетевшее с его уст удивленное: «Кто?» — разочаровывало вдвойне.

— Еще он, кажется, Михей Верный, — добавил я. — Только я не уверен, это он или его собака.

Молчание.

— Эй! — не выдержал я.

— Ага, погоди. — Прошло несколько минут, пока Эллисон наконец не ответил. — Я пытался хоть что-то выудить. Послушай, а он настоящий?

— В смысле — серьезный, что ли?