Башня у моря - Сьюзан Ховач

3

Две недели спустя он вернулся. Очень высокий – я все время забываю, какой он высокий, – и очень красивый, и я любила его, как никого в мире. И хотела я тогда только одного – уйти с ним в нашу комнату и сказать ему, как скучала без него, но, конечно, это пришлось отложить, потому что с Эдвардом приехала потерявшая мужа Катерин, облаченная в траурные одежды, бледная. Ее изящное лицо было скрыто за самой ужасной из вуалей, какие можно себе представить.

– Здравствуйте, кузина Катерин, – сказала я, исполненная решимости быть любезной, невзирая на то что она не ответила на мое дружеское письмо, которое я написала после свадьбы. – Я очень огорчилась, узнав о вашем несчастье. Примите мои искренние соболезнования.

– Спасибо, кузина Маргарет.

Она держалась очень формально и холодно, как канадский ветер. После ее слов наступило неловкое молчание. Эдвард предложил ей до чая отдохнуть в ее спальне, а когда она согласилась, я была вынуждена проводить ее наверх.

– Рада, что здоровье позволило вам перенести путешествие, – неуверенно пробормотала я. – Полагаю, что теперь, когда вы дома, вам станет лучше.

– Да, – подтвердила Катерин.

– Надеюсь, дорога была не слишком утомительна?

– Нет.

– Вам, наверное, стало легче, когда вы увидели отца.

– Да.

Меня поразила не только ее односложная одеревенелость, но и полное отсутствие какой-либо благодарности. Я подумала, приходило ли ей в голову, как мне было тяжело лишиться общества Эдварда и насколько эта поездка разрушила его планы и привычный быт? Решив не настраивать себя против нее, я попыталась оправдать ее поведение, напомнив себе о понесенной ею утрате.

У себя в комнате она сняла вуаль, и я увидела, что она воистину красива. Темноволосая, с длинными черными, чуть загибающимися ресницами и – по контрасту – чуть ли не прозрачной кожей. К тому же без вуали она казалась моложе, и тут я вспомнила, что она всего на два года старше меня.

Появилась горничная с горячей водой. Личная горничная Катерин уже начала распаковывать вещи.

– Я могу сделать для вас что-нибудь еще? – вежливо спросила я и, когда она отрицательно покачала головой, поспешила к Эдварду, с которым мне не терпелось соединиться после столь долгого ожидания.

Мы долго рассказывали друг другу, как одиноко и тоскливо провели Рождество. Я тщательно подбирала слова, чтобы он не подумал, как весело мне было с Патриком. Потом, когда Эдвард спросил, а я рассказала ему про Томаса, он поведал о своем долгом путешествии через всю Европу в холодное величие Санкт-Петербурга. Он там был много лет назад с Элеонорой, и один или двое из его бесчисленных знакомых все еще работали там в посольстве. Я терпеливо выслушала его описание вчерашней России и сегодняшней, с жадностью внимала его выводам о том, что там не только ничего не изменилось, но и обречено никогда не меняться, и все это время думала с томлением, какой он красивый и как я странным образом не гожусь для воздержания.

– Но что тебе советует доктор? – спросил он встревоженным голосом, когда последняя свеча была потушена, а кожа у меня горела так, что вполне могла прожечь простыню.

– Ой, я совсем забыла тебе сказать, – проговорила я, молясь Господу, чтобы Он простил мне мою ложь. – Доктор Ивс считает, что после пятого месяца это абсолютно безопасно. Согласно последним научным исследованиям беременности.

– Какая это замечательная штука – научный прогресс! – воскликнул Эдвард со своим ироничным смешком, который мне всегда так нравился, и после этого мне уже не пришлось беспокоиться о муках воздержания.

На следующее утро меня охватил виноватый страх – не повредила ли я ребеночку, но Томас оставался, как всегда, активным, и вскоре я пришла к мнению, что ошибочно верить каждому слову доктора. И в самом деле, что знают доктора? К тому же всем известно, что они постоянно меняют мнение относительно наилучшего способа лечения своих пациентов.

К счастью, я вскоре отвлеклась от своей больной совести, потому что наутро после возвращения Эдварда мистер Булл запросил аудиенции у своего нанимателя, и я знала, что ничего хорошего о Патрике он не скажет.

– Эдвард, – проговорила я, когда тот допил вторую чашку чая и готовился встать, – могу я поговорить с тобой, прежде чем ты примешь мистера Булла в библиотеке?

– Конечно. – Он отпустил слугу и улыбнулся мне. – О чем?

– О Патрике. Эдвард, он немного хулиганил после твоего отъезда, но я убедила его вести себя лучше, и он исправился. Я просто хочу, чтобы ты знал об этом, прежде чем будешь говорить с мистером Буллом.

– Понятно. – В его глазах появилось безразличное выражение, но я решила не замечать этого.

– Да, и еще, если уж мы говорим о Патрике; я вспомнила, что хотела тебя попросить еще кое о чем! – беспечно добавила я. – Мой дорогой, Патрик так скучает по своему другу мистеру Странахану. Я понимаю, что его образование нельзя прерывать, но, может быть, ты позволишь ему вернуться на короткие каникулы? Патрик будет очень рад, и я с удовольствием с ним познакомлюсь.

– Значит, таким было условие примерного поведения Патрика.

– Понимаешь…

– Ответ на твою просьбу – «нет». Дерри совершил серьезный проступок, и я запретил ему появляться в моем доме три года не только в качестве наказания, но и чтобы отделить его от Патрика. Я не вижу абсолютно никаких оснований пересматривать мое решение и не собираюсь этого делать.

– Понятно. – Перед лицом такого догматического утверждения своей власти спорить было не о чем. По крайней мере, подумала я, смогу сказать Патрику, что попыталась.

– И, Маргарет, ты очень обяжешь меня, если в дальнейшем не будешь становиться на чью-то сторону в делах, которые не имеют к тебе отношения.

– Я не становилась ни на чью сторону, – с несчастным видом возразила я.

– Нет? – Он посмотрел на меня холодным, жестким взглядом. – Рад слышать. Это бы создало ненужное напряжение в наших отношениях, а я не понимаю, зачем кому-либо из нас лишние переживания. Поэтому прошу тебя: не надо больше бессмысленных заступничеств за Патрика. Занимайся исключительно вопросами, связанными со мной и твоим ребенком.

– Да, – ответила я. – Конечно. Но я не могу полностью исключить себя из жизни твоих детей.

– Да и я бы не хотел этого. Но роль мачехи – трудная роль и в лучшие времена. А быть мачехой взрослых детей, когда тебе самой только восемнадцать, – нелегкое испытание. Ты можешь облегчить свою жизнь, если будешь оставаться в стороне, когда возникают какие-то разногласия.

– Хорошо, – согласилась я. – Как тебе угодно.

И я прикладывала все усилия, чтобы следовать его совету, но при этом не могла не думать, что меня вполне устраивает держаться в стороне от Катерин, хотя держаться подальше от Патрика было затруднительно.

Катерин казалась мне очень скучной. Пока мы оставались в Вудхаммере, избегать ее не составляло труда, но в начале года мы вернулись в Лондон, и тут у меня начались серьезные испытания. Легко уклоняться от встреч с кем-то в особняке размера Вудхаммера, но совсем другое дело – избегать кого-то в компактном городском доме.