Восход памяти - Ядвига Симанова

В это самое время дверь, ведущая в помещение парадного вестибюля, отворилась, и на пороге лифтового холла возник высокий мужчина в черно-синей куртке с белой горизонтальной полосой и синей кепке. Он поставил на пол ящик с инструментами и повернулся вполоборота, так что на спине куртки стала видна крупная надпись «Мослифт».

«Механик, – с досадой подумал Тимур Сардокович, – а я совсем забыл про него».

Не успел так некстати подошедший мастер оглядеть странное сборище, как доктор с неожиданной прытью подскочил к нему, загораживая обзор.

– Просим великодушно простить! Ложный вызов, знаете ли… У нас уже все наладилось, все в порядке, лифт работает. Можете идти! – затараторил он, подталкивая механика к выходу.

– Помогите! – раздался умоляющий женский голос у него за спиной. – Позовите полицию! Нас удерживают силой!

Механик ненадолго задержал взгляд на лице охранника, его кровоточащих порезах, затем, не церемонясь, грубо отстранил коротышку доктора и быстрым шагом двинулся к Марианне.

– Отдай пистолет, – сказал механик, протягивая руку, чтобы забрать из онемевших пальцев девушки ПМ.

Донесшийся до слуха Марианны голос не был чужим, он был знаком, более того, он был приятен. Тимуру Сардоковичу голос механика тоже показался знакомым, но в отличие от Марианны никаких особых чувств не вызвал.

Марианна с облегчением разжала пальцы, пистолет упал на раскрытую ладонь механика. Девушка, освободившись от веса металла, взглянула на лифтера, их глаза встретились – удивление и радость слились воедино.

– Ты! – не сдержавшись, воскликнула девушка.

Но до того, как участники мизансцены успели что-либо сообразить, санитар-ворона громко, сотрясая стены пробасил:

– Брось пистолет, парень! Ты у меня на прицеле!

В арсенале охранника имелся не один ствол; оружие нацелилось лжемеханику прямо в грудь, туда, где белела полоска форменной куртки, позаимствованной самозванцем у настоящего мастера. Лжемеханик с досадой глядел на вовремя сориентировавшегося санитара, но пистолет по-прежнему поблескивал сталью в его руке.

Наконец пришло время и Тимуру Сардоковичу узнать «механика».

– Так это вы… как же… Зачем? Как вы здесь… – говорил он сам себе, не сводя взгляд с липового финансового директора, которого опрометчиво оставил дожидаться в своем кабинете менее часа назад.

Константин, бледный как мел, насколько мог скрывая взвинченность, проговорил на единой ноте, не отрывая взгляда от перекошенной физиономии санитара, на которой рваными полосами только застыла алая кровь:

– Это я тебе советую бросить оружие. Через пару минут прибудет полиция. Механик, любезно одолживший мне форму, уже вызвал наряд.

Довод разумный, но тот, кому были адресованы эти слова, навряд ли мог в тот момент что-либо разуметь, а если копнуть глубже, навряд ли его можно было счесть человеком.

– Ты не представляешь, во что ввязался! – с желчью выдавил из себя санитар. – Это нас скоро прибудет целая туча! Смерч! Вихрь! Мы будем везде! И тобой, и тобой. – Он поочередно тыкал свободной рукой в направлении Константина, пациента двадцать девятого отсека, стоявшего рядом с разинутым ртом, даже Тимура Сардоковича. – Только эта тварь… – Его взор остановился на Марианне.

Почерневшие глаза охранника, испещренные алыми прожилками, стали похожи на рваные пуговицы, и Марианна мгновенно поняла все, за время заточения научившись распознавать этот полный холодной ненависти взгляд, замерший в ожидании подходящего случая излить скопленную желчь, – и вот он, случай.

Санитар переместил прицел в направлении девушки.

– Помогите, – чуть слышно прошептали ее губы.

Этого оказалось достаточно, чтобы Константин, не раздумывая, спустил курок. Грянул выстрел. Санитар, выронив оружие, плашмя повалился на пол, зажимая на груди кровавую рану. Его стон походил на вой – нечеловеческий, предсмертный. Константин застыл на месте, не шевелясь, не веря, что виной тому он. Ему оставалось лишь наблюдать, как сочащаяся из раны кровь въедается в швы напольной плитки, как из умирающего по крупицам уходит жизнь. Все, что Константин до того момента знал, во что верил, к чему стремился, все его игрушечные принципы – все отодвинуло в тень скорчившееся на полу тело, содрогавшееся в приближении конца. Сквозь шелуху суеты повседневных забот с их искусственной серьезностью, фальшивой значимостью вдруг проступила Смерть — неприглядная, но правдивая, болезненно честная.

«Они говорят, Смерть – это Гидра!», – услыхал он чужой голос в своей голове. «Его настигла Гидра», – твердил голос. Неизвестно почему, но это успокаивало… Константин, не помня себя от потрясения, не заметил, как кто-то взял его за руку. Он осознал это вместе с голосом, как и то, что и рука, и голос принадлежали одному и тому же человеку, единственному, кто был способен вернуть мир, становившийся блеклым фоном для торжествующей Смерти. Чужое присутствие обещало помощь, потому не тяготило.

«Я покажу», – медиум держал Константина за руку, отзываясь голосом в его голове.

В лифтовом холле суетились люди. Прибывшая к шапочному разбору полиция уводила куда-то поникшего Тимура Сардоковича, подоспевшие сотрудники клиники в строгих белых костюмах копошились вокруг Марианны. А Константин рука об руку с медиумом и умирающий оставались будто в стороне от общей сутолоки, словно исчезли в открывшейся для них троих реальности, сотканной флюидами медиума зазеркалья.

«Я покажу, а ты смотри», – повторял медиум.

Константин смотрел, не отрываясь, на охранника, распластавшегося на полу в луже собственной крови; его массивная челюсть буквально свисала, обнажая в предсмертном оскале кривые зубы, взгляд неподвижных глаз уперся в потолок, чернота в них тускнела, как угли в догорающем костре. Казалось, ничто не способно поколебать величественную незыблемость торжества Смерти.

«Зажмурь глаза! – произнес голос медиума. Константин охотно подчинился. – А теперь – открой!» Константин, подняв веки, поначалу не заметил никаких перемен. Умирающий охранник по-прежнему лежал на полу. Но с каждой секундой перед глазами Константина, как на проявляющейся фотопленке, начинали всплывать детали, и каждая новая деталь неким образом корректировала воспринимаемую молодым ученым картину: черная форма охранника вдруг потеряла в объеме, став совершенно плоским куском материи, а те части тела, которые не скрывала одежда, исчезли без следа – начисто испарились. При этом в изменившуюся картину объективной реальности неожиданно влился новый образ: небольшое, еле дышащее, раненое существо истекало кровью, выглядывая из-под распростертой на полу униформы охранника, – подстреленная из девятимиллиметрового ПМ черная ворона, чуть приоткрыв клюв, на прощание сверкнула угольно-черным глазом, который спустя мгновение угас навсегда.

Кажется, только теперь толпившиеся в холле люди, включая полицейских, заметили присутствие Константина и Ильи Вадимовича.