Альбигойцы. Начало истории и учение - Николай Осокин

Желая доказать всю неосновательность таких требований от мирского человека, Козьма обращается к своему любимому источнику, посланиям Павловым, убежденный в успехе довода, и говорит:

«Видите ли, еретики, Святого Духа речь сию, глаголющего, насколько законный брак чист и разрешен Богом, и что пища, и питие в меру не послужат к осуждению человека».

Так же, основываясь на авторитете апостолов, аргументируется и осуждение отрицания богомилами Ветхого Завета: «Если и апостолам не имеете веры, то вы более неверны, чем поганые, и зловреднее бесов».

Ввиду свободомыслия противников и имевшегося у них разнообразия доводов обоюдное положение борющихся сторон было неравносильно.

«Какую неправду вы видите в пророках, почему хулите их и не принимаете книг, написанных ими? Каким образом называете себя любящими Христа, а прорицания о нем святых пророков отметаете? Пророки ведь от себя ничего не говорили, но как им велел Святой Дух, так и возвещали нам».

О кощунстве еретиков над Богоматерью, «которую они не чтут, но много о ней лгут, их речи и ложь нельзя даже излагать в этой книге», – сообщает одно из мест. Как ни подобны бесам еретики, но, впрочем, бывают они злее самих бесов:

«Бесы ведь Креста Христова боятся, еретики же ломают кресты и делают из них свои орудия. Бесы боятся образа Господня, на доске изображенного, еретики же не кланяются иконам, называя их кумирами. Бесы боятся костей праведников Божиих, не смея приблизиться к ковчегам, в которых лежит бесценное сокровище, данное христианам на избавление от всякой беды; еретики же ругаются на них и над нами смеются, мы видим, что они не кланяются им и не просят от них помощи… И не хотят славы дать святым, и Божии чудеса хулят, которые творят мощи святых силой Святого Духа, и говорят: не по воле Божией творятся чудеса, но диавол то творит на прелесть человекам, и многое иное о них лгут, кивая главами своими, как жиды, распинающие Христа».

По поводу насмешки сектантов над чудесами Христа обличитель предпочитает держаться одной иронии, как и по отношению к вопросу о крещении, необходимость которого они отрицали. Так как в младенцах олицетворяется исключительно телесное начало, это зло творения, то богомилы, исходившие во всем из своей центральной идеи, гнушались их.

«А еще если доведется им увидеть младенцев, то как смрадного зла гнушаются, отворачиваются, плюются».

Подробнее «Слово» останавливается на святом комкании, то есть причастии.

«Что же эти говорят о святом комкании? Что не Божиим повелением творимо комкание, не есть, как они говорят, само тело Христово, но то же, что и вся обычная пища…» В ответ еретикам обличение восклицает: «Слушай меня, безбожный еретик, о чем рек Господь к апостолам, хлеб давая им… Тем же и тех самых жидов, распинавших Христа, еретики грешнее: они ведь над телом надругались, а эти – над божеством».

Изворотливость еретиков, их готовность к лицемерию, если то требовалось интересами веры, не укрылось от проницательности обличителя. Известно, что богомилы, как и альбигойцы, и последователи тайных русских сект, дозволяли себе скрывать перед православными свои убеждения и обряды, оправдывая то необходимостью.

«Еретики же, слыша слова апостола Павла о кумирах, говорят: не подобает нам повиноваться злату или серебру, сотворенному хитростью человеческой, мнят, что то сказано об иконах, и по причине этих слов не кланяются иконам, но лишь от страха человеческого и в церковь ходят, и крест и икону целуют; если же о них узнают, что они обратились в нашу истинную веру, то говорят: все это делаем по человеческому, а не по сердцу, в тайне же храним свою веру».

Ожидание Антихриста еще более уподобляет их со средневековыми альбигойскими и русскими беспоповскими сектами нашего времени.

«Авраама же, друга Божия, и Даниила, и Азарии и прочих пророков не приемлют, их же и звери свирепые убоятся и огонь угаснет. Иоанна же Предтечу, эту зарю великого Солнца, отрицают, называя его антихристовым предтечей… Сами еретики по истине – антихристы», – заключает обличитель. Он не находит предлога объяснить изменения, сделанные ими в обрядах и постановлениях церковных. Евангелие и Апостол «не просто пересказывают, но извращают все на свою пагубу». Их тайные собрания, эти радения раскольников, не рассказаны подробно, ибо это – «тысячи соблазнов, поклоняются же в своих, затворившись, храмах четырежды днем, и четырежды ночью, и все пять врат своих отверстыми имея, которые ведено держать затворенными; кланяясь же, говорят: “Отче наш иже еси на небеси”. Кланяясь, не творят креста на своем лице». Исповедь их была такой же, какую требовали позднейшие кальвинисты: «Еретики же сами в себе исповедь творят и принимают, сами являясь связанными узами диавола; не только мужи ее творят, но и жены…»

«Кто вам указал, – вспоминает обличитель, – в день Воскресения Господня поститься и кланяться и ручные дела творить? Вы говорите: человеки то установили, а не написано того в Евангелии. И все Господни праздники и память святых мучеников и отцов не чтете».

Учение еретиков было слишком радикально, ибо автор счел должным прибавить: «Прочие же их гнусные словеса оставлю; слишком многие лжи в них сплетены. Их только тем подобает говорить, кто ума не имеет»[134].

Элементы будущей церковной оппозиции были, таким образом, весьма грозны.

Сторона социально-гражданского быта богомилов представляла явления не менее резкие. Славянские еретики далеко не чужды были государственных идеалов и утопий. Они проповедовали политическое учение в таких формах, что обличитель должен защищать перед ними необходимость государственной власти. Надо полагать, по этому важному памятнику, что предшественники альбигойцев были, в наших терминах, коммунисты. Республиканские стремления альбигойцев, их тяготение к городской конституции, их борьба, направленная столько же за веру, сколько за гражданскую свободу, – все это в значительной степени объясняется политическим характером ереси, предшествовавшей им.

«Учат же своих не повиноваться властителям своим, хулят богатых, царя ненавидят, ругают старейшин, укоряют бояр, мерзостью перед Богом считают работать на царя и всякому рабу не велят работать на своего господина»[135]. В результате обличитель весьма долго старается доказать, что «цари и бояре Богом поставлены».

Вследствие своей склонности к скрытности и лицемерию богомилы, как и альбигойцы, всегда обладавшие тактом, умели искусно прятать свой политический цвет, который ничем не обнаруживали, пока не рассчитывали на верный успех. Именно эту политическую струну, оживлявшую все их учение, они передали своим последователям на Западе Европы.

Посредницей в такой передаче должна была стать северная часть Италии. Там почва для распространения ереси была подготовлена самой историей страны. Там когда-то жгли манихеев; там в начале VI века против них издавались указы остготского короля Теодориха; там боролся с ними Григорий Великий. Обитатели долин Ломбардии долго были арианами; католические римляне по привычке презирали их. А в десятом столетии, когда славяне почувствовали потребность поделиться своим катарством, духовенство Ломбардии находилось в весьма жалком положении. Оно большей частью было настолько невежественно в делах религии, что вряд ли могло ясно увидеть противоположность новых воззрений по отношению к ортодоксии. Большинство веронских клириков тогда не знало Символа Веры, а в Виченце иные священники простодушно представляли себе Бога с человеческими членами.