Герцогиня: ветер судьбы - Марианна Красовская

Женщина – это единственный трофей, который способен убивать охотника…

– Ясно. Вы все же меня наказываете вот так.

– Как?

– Отлично это у вас получается! – я почти кричала, вспомнив вдруг, как он оставил меня в тот самый первый раз. Ничего не поменялось. – Сначала даете авансы, а потом сбегаете, как последний трус! Даже от законной супруги! А как мне по-вашему еще было заполучить от вас ребенка, вот скажите?

Он замер, окаменел, оглядываясь.

– Только ради ребенка? – тихо спросил он. – Все это было ради ребенка?

– Убирайтесь к черту! – я с силой швырнула в него подушкой. – Видеть вас больше не хочу!

– Ну уж нет. Теперь – не уйду. Вы бесконечно правы, моя дражайшая супруга. Мне стоит сделать вам ребенка, пока его не сделал кто-то другой.

Он принялся стягивать с себя рубашку, окидывая меня задумчивым взглядом, а я на всякий случай прикрылась одеялом. Кажется, мне все же удалось разбудить зверя. Лицо Армана было совершенно равнодушно, глаз больше не темнел. Вот теперь мне сделалось по-настоящему страшно.

23. Да!

Он раздевался нарочито медленно, словно и не торопился никуда. Впрочем – куда ему спешить. Я никуда не денусь, он может делать всё, что захочет – Волорье в своем доме и в своем праве.

Он спокойно уронил на пол рубашку, стянул штаны – ничуть не смущаясь. Оперся коленом на постель, резким движением сдергивая с меня одеяло. Я зажмурилась.

– Ну полно, вы еще закричите, – шепнул он, ухватывая меня за щиколотку и тяня на себя. – Обычно Виро так не трусила.

– С Виро вы были нежным и терпеливым, – пискнула я.

– Вы боитесь? – угадал он.

Я только кивнула.

– Не бойся. Никогда я еще не причинил боли ни одной женщине.

Притянул меня еще ближе и осторожно провел языком по косточке на щиколотке. Не сводя глаз с моего лица, прикусил. Я судорожно вздохнула. Его взгляд не отпускал, мы словно связаны оказались вот так – глаза в глаза. Губы обжигали, руки закинули и вторую ногу ему на плечо. Я явственно ощущала уже его возбуждение, ерзала, подавалась бедрами навстречу, но он мучительно медленно облизывал мою щиколотку, тяжелой ладонью на животе прижимая меня к постели.

Я ощущала себя совсем маленькой и такой слабой, беспомощной рядом с ним. Все, что у меня выходило – это тихонько поскуливать. Его пальцы нежно гладили внутреннюю поверхность бедра, спускаясь все ниже.

Попыталась поймать его взгляд: что вообще происходит? Чего он добивается, а главное – что я от него сейчас хочу? Прикусила губу, внимательно его рассматривая, забывая и про руки его, и про дрожь, и про свое не самое простое сейчас положение. Мужская рука замерла, застыла. Даже единственным своим глазом этот мужчина успел уловить мое настроение. Ухмыльнулся, словно был удивлен.

– Что же ты, Ива? Где вся твоя страсть, где восторженные крики и томные стоны?

И словно бы в подтверждение своих слов очень медленно развел мне колени, как занавес на сцене театра. Я сегодня была на этой сцене одна. Смотрел так насмешливо и глазом своим совсем не сверкал – словно он и в самом деле посторонний зритель, нет – равнодушный кукловод, отыгрывающий надоевшую уже партию. Нет, не хочу! Так я не согласна! Дернулась, с ненавистью глядя в любимое лицо, попыталась подняться, уйти, сбежать. Не позволил. Пресек на корню мой трусливый порыв, с силой прижимая к простыням мое тело. И в этот момент я осознала: это Волорье. Весь их род славился упрямством и жестокостью.

– Я тебя не отпускал, моя лисица, – прищурился граф. – И мы еще даже не начали.

Нарочито-порочно облизнул свои пальцы, горячо и влажно, едва касаясь, провел по самому краю средоточия всех моих желаний. Смотрел внимательно, пристально всё подмечая: и вспыхнувшие мгновенно щеки, и твердеющие на глазах темные камешки сосков, и вздрагивающий от его прикосновений живот. Круг, еще один, ближе, ближе. Перебиравшие нежные складочки пальцы скользили, не нажимая – дразня. Ближе, ближе.

Я прикусила губу и зажмурилась, признавая поражение, как всегда в битве с ним. Несмотря на все уроки, на то, чему меня учили — я рядом с ним всегда чувствую себя абсолютным профаном, дебютантом в любовных делах. Как он так играет на моем теле, откуда знает все чувствительные точки?

— Твои родители в соседней спальне, Ива, – шепнул, усмехаясь, Арман, лаская меня так сосредоточенно и умело. – Будешь громкой как и обычно?

Широко раскрыла глаза, возмущаясь его наглостью. Всхлипнула жалко, когда пальцы коснулись заветного. Как барабан ударил — оглушая, заставляя все тело вибрировать. Ах! Меня выгнуло в тугую дугу, попыталась свести колени, закрыться, прервать эту муку.

– Да! Вот так, Ива, еще.

Снова раскрыл меня как как морскую раковину – одним рывком. Погрузил в лоно пальцы, молниеносно поймав попытку моего бегства.

– Да, ты же хотела этого? Получи!

Глубже, слаще, ярче. Раздвигая меня, как тугую преграду, наполнял. Касался самого сокровенного, играл на мне, как на гитаре – так, что горло перехватывало. Только не кричать, не выдать себя! Задыхалась, широко раскрывая глаза, хватая губами воздух. Царапала пальцами простыню – беззвучно.

Он же хотел безоговорочной капитуляции. Ему было мало. Арт-подготовка была окончена, адмирал шел на абордаж.

Горячие губы взяли во влажный плен мою грудь, тугие движения языка обволакивали, дразнили, обещали неведомое. Торопливые дорожки поцелуев вели ниже, ниже. Прикусывая кожу бедер, облизывая бесстыдно все изгибы моего тела, он словно играл со мной, ловя за секунду до пика, доводя до умопомрачения, до изнеможенья. А еще его пальцы… меня трясло, я извивалась, скулила, выгибалась и бессовестно подавалась навстречу этим безжалостным рукам.

– Хочешь, чтобы я тебя взял, Ива? – его голос звучит очень строго, даже сурово.

– Да… – еле слышно и хрипло в ответ прошептала я.

– Я не расслышал, громче. Или мне встать и уйти?

– Да, да, да!

Будь ты проклят, мучитель!

Он отстранился, осиротив меня, заставляя скулить на кровати, как брошенную ночью собаку. Холодно и страшно.

Одним сильным движением рук поставил на четвереньки, развел ноги. Я затаила дыхание. Вот, сейчас! Медленно заполнил до самых краев, никуда не спеша: глубже, полнее. Казалось, с этой секунды меня больше нет, Ива стала лишь наконечником для огромной стрелы, что улетит сейчас в небо.

Чистый восторг, ослепительное счастье. Каждая частица гудит от ощущения правильности