Планета обезьян - Пьер Буль

Многое сказать друг другу? Увы, я опять забыл о том, что собой представляла Нова. Я вбежал к ней в клетку, обнял ее, заговорил с ней, как если бы она могла меня понять, как я заговорил бы с Зирой.

Неужели она ничего не понимала? Неужели у нее не было даже предчувствия той великой миссии, которая выпала на нашу долю и за которую она отныне ответственна так же, как и я?

Я растянулся рядом с Новой на соломе, чтобы осторожно ощупать зреющий плод нашей странной, необычной любви. Мне показалось, что беременность пробудила в Нове чувство собственного достоинства, придала ей индивидуальность, которой у нее раньше не было. Когда я прикоснулся рукой к ее животу, Нова затрепетала. Да, взгляд ее стал напряженнее, осмысленнее, я не ошибся. И вдруг она с трудом, по слогам произнесла мое имя. Значит, Нова не забыла мои уроки! Меня захлестнула горячая волна радости. Но тут же глаза Новы потускнели, она повернулась ко мне спиной и принялась уплетать принесенные мною фрукты.

Вскоре вернулась Зира: нам пора было прощаться. Я ушел вместе с нею. Видимо, почувствовав мое отчаяние, Зира решила проводить меня до моей квартиры. И здесь, у себя дома, я разревелся, как маленький.

— О Зира, Зира! — всхлипывал я.

Она успокаивала меня и утешала, словно мать дитя, а я жаловался ей и говорил, говорил без утайки, изливая перед ней все мысли и чувства, которых Нова не могла ни понять, ни оценить.

О восхитительная шимпанзе! Благодаря Зире я последнее время мог довольно часто видеться с Новой тайком от институтского начальства. Целыми часами я просиживал рядом с ней, жадно ловя в ее взгляде малейшие проблески мысли, и так, в ожидании рождения ребенка, проходила неделя за неделей.

Однажды Корнелий все же решился показать мне энцефалическое отделение, о котором рассказывал чудеса. Заранее извинившись, что не сможет меня сопровождать из-за неотложной работы, он познакомил меня с заведующим отделением, тем самым гениальным молодым шимпанзе. Звали его Гелий.

— Я вернусь через час, — сказал Корнелий, — чтобы показать вам самый выдающийся из наших экспериментов, тот, который предоставил нам новые доказательства, — помните, я вам о них говорил? А пока познакомьтесь с классическими опытами. Думаю, они вас заинтересуют.

С этим он нас покинул, и Гелий повел меня за собой. Мы проникли в большой зал с двумя рядами клеток, похожий на все аналогичные помещения института. Но едва я вошел, меня поразил стоявший там резкий аптечный запах, напоминавший запах хлороформа. Как оказалось, это было действительно какое-то анестезирующее средство. Мой гид объяснил мне, что теперь все операции проводятся под наркозом. Эту деталь он подчеркнул несколько раз, считая ее доказательством высокого развития обезьяньей цивилизации, стремящейся избавить от излишних страданий любых подопытных животных, даже людей. Дескать, я могу быть спокоен!

Но я чувствовал себя не очень-то спокойно. И уж совсем разволновался, когда в заключение своей речи Гелий признал, что из этого гуманного правила все же делают исключения, чтобы изучить как раз механизм страдания и локализовать нервные болевые центры. Однако такие опыты мне в тот день демонстрировать не собирались.

Подобное вступление не могло не обострить мою чувствительность: все-таки я человек! Мне сразу вспомнилось, как Зира настойчиво отговаривала меня от посещения этого отделения, куда она сама заходила только в случае крайней необходимости. И я уже хотел повернуть назад под каким-нибудь благовидным предлогом, но Гелий отрезал мне путь к отступлению.

— Если хотите, вы можете присутствовать при операции, — предложил он. — Тогда вы сами убедитесь, что подопытный не испытывает боли. Не хотите? В таком случае, я покажу вам результаты экспериментов.

И, миновав закрытую комнату, откуда шел лекарственный запах, Гелий увлек меня к клеткам. В первой из них я увидел юношу, довольно красивого, но поразительно худого. Он полулежал на своей подстилке. Перед ним, прямо у него под носом, стояла миска со сладкой кашицей, любимым лакомством людей Сороры. Юноша тупо смотрел на еду, не делая ни одного движения.

— Смотрите, — сказал заведующий отделением, — этот человек голоден: он не ел двадцать четыре часа. И тем не менее он никак не реагирует на свою любимую пищу. Это результат удаления части лобной мозговой доли. Операция сделана несколько месяцев тому назад, и с тех пор он находится в том же состоянии. Его приходится питать искусственно. Видите, какой он истощенный?

Гелий сделал знак горилле-служителю, который вошел в клетку и сунул юношу носом в миску. Подопытный тотчас начал лакать похлебку.

— Ну, это обычный случай, — продолжал Гелий. — А вот более интересные. У каждого из подопытных были повреждены разные участки коры головного мозга.

Мы проходили мимо клеток, где сидели мужчины и женщины различного возраста. Таблички на дверях каждой клетки сообщали подробно и с массой технических деталей, какого рода операции подвергся подопытный.

— Некоторые участки коры ведают безусловными рефлексами, другие — условными. Вот, например, этот случай…

У этого «случая», как сообщала табличка, удалили целый участок мозга из затылочной области. Теперь он не воспринимал ни формы предметов, ни расстояния до них, что он и продемонстрировал серией беспорядочных движений, когда к нему приблизился служитель. Он не мог переступить через палку, брошенную у него на пути. Протянутый несчастному плод внушал ему опасение, и он в страхе пытался бежать. Он не мог даже уцепиться за решетку и нелепо хватал пальцами пустоту.

— А вот еще один, — продолжал шимпанзе, подмигивая, — раньше это было замечательное животное. Нам удалось научить его удивительным трюкам. Он знал свое имя и до какой-то степени выполнял простейшие команды. Он решал во время опытов довольно сложные задачи и умел даже пользоваться примитивными инструментами. А сегодня он забыл абсолютно все. Он не знает своего имени. Он ничего не умеет делать. Он стал самым глупым из наших подопытных. А почему? Над ним была проведена тончайшая операция: удаление височных долей.

От всех этих ужасов к горлу подкатывала тошнота, и я почти не слушал пояснений гримасничающего шимпанзе. Передо мной в клетках лежали и сидели люди, одни парализованные частично или полностью, другие искусственно лишенные слуха или зрения. Я увидел молодую женщину, у которой, по словам Гелия, был очень сильно развит материнский инстинкт; теперь же он был совершенно подавлен благодаря операции на основании полушарий (cortex corvical). Она злобно и грубо отталкивала своего малыша всякий раз, когда он пытался к ней подползти. Для меня это было уже слишком! Я подумал о Нове, о том, что и она скоро сделается матерью, и кулаки мои сжались от ярости. К счастью, Гелий повел меня в другой зал, и я успел по дороге овладеть собой.

— Здесь, — сказал мне ученый-шимпанзе с таинственным видом, — мы занимаемся экспериментами посложнее. На этой стадии скальпель уступает место более тонкому инструменту. Речь идет о раздражении различных участков головного мозга электрическим током. Нам удалось добиться поразительных результатов. Скажите, а у вас на Земле ставят такие опыты?