Эльдар Рязанов - Евгений Игоревич Новицкий

class="p1">К слову, писатель Брагинский-Рязанов (что особенно заметно на начальном этапе его творческого пути) явно был большим поклонником писателя Ильфа-Петрова. Многие места повести «Берегись автомобиля» явственно говорят о дотошном знакомстве авторов с содержанием и стилем романа «Двенадцать стульев».

Вот, скажем, абзац из «Берегись автомобиля»:

«У великого Репина в Куоккале были „среды“, в „Литературной газете“ на Цветном бульваре — „вторники“, у Семицветовых в квартире № 397 — „понедельники“, два раза в месяц. Тратить деньги на гостей еженедельно Дима не желал».

Сравним с общеизвестным зачином главы из «Двенадцати стульев», рассказывающей о Эллочке-людоедке:

«Словарь Вильяма Шекспира, по подсчету исследователей, составляет 12 000 слов. Словарь негра из людоедского племени „Мумбо-Юмбо“ составляет 300 слов.

Эллочка Щукина легко и свободно обходилась тридцатью».

Вот фрагмент, посвященный второстепенному персонажу брагинско-рязановской повести Картузову: «Человек, как известно, ко всему привыкает. Картузов привык к тому, что у него угнали машину. Больше того, это горестное происшествие по-своему украсило его жизнь. Он стал ощущать себя невинной жертвой произвола, и это возвысило его в собственных глазах. Он начал рассказывать своим сослуживцам о событиях знаменательной ночи. Постепенно рассказ обрастал новыми деталями. Когда появилась сцена, в которой Картузов стрелял из ружья в преступника, но промахнулся, у сослуживцев сдали нервы, и они начали избегать страдальца. Тогда Картузов стал делиться своей бедой с людьми незнакомыми. За отсутствием машины, он ездил теперь на работу автобусом. За шесть остановок можно было поведать эффектную историю со всеми подробностями. Кроме того, у Картузова появилась уважительная причина, чтобы ежедневно уходить со службы в прокуратуру».

Не напоминает ли этот надоедливый болтун некоторых ильфо-петровских персонажей? Например, незабвенного слесаря-интеллигента Виктора Михайловича Полесова из «Двенадцати стульев».

Цитированной выше сцены с Картузовым в фильме нет. Зато есть следующая, памятная абсолютно всем зрителям:

«— Попался, брат! — торжествующе произнес инспектор.

— Да уж… попался… — согласился Деточкин.

— От милиции не уйдешь… — И, как водится, именно в этот момент мотоцикл чихнул и заглох!

Деточкин высунулся в окно и с удивлением отметил, что мотоцикл сначала отстал, а потом и вовсе остановился. Деточкин тоже остановил „Волгу“, но на почтительном расстоянии.

Инспектор сполз с мотоцикла.

— Ты погоди, не уезжай! Понимаешь, опять аккумулятор!

— Я тебя предупреждал, — отозвался Деточкин, — со старым аккумулятором — это не жизнь!

Инспектор стал приближаться к „Волге“.

Деточкин слегка нажал на газ. Машина тронулась с места. Деточкин соблюдал дистанцию. Так они и беседовали, словно инспектор ОРУДа вышел на шоссе проводить Юрия Ивановича и давал ему вдогонку последние дружеские наставления».

Воля ваша, но последняя фраза моментально приводит на память сцену экзекуции из все тех же «Двенадцати стульев»:

«Остап подошел к Воробьянинову вплотную и, оглянувшись по сторонам, дал предводителю короткий, сильный и незаметный для постороннего глаза удар в бок. <…>

Ипполит Матвеевич за все время экзекуции не издал ни звука.

Со стороны могло показаться, что почтительный сын разговаривает с отцом, только отец слишком оживленно трясет головой».

Разумеется, во время просмотра фильма «Берегись автомобиля» подобные аллюзии возникнуть не могут — в литературном смысле повесть несравненно богаче, она действительно ничем не напоминает рядовые сценарии с их куцей авторской речью и малоинтересной обычному читателю фиксацией на бумаге того, что должно быть в кадре. Так что фильм «Берегись автомобиля» следует считать традиционной экранизацией «настоящего» литературного произведения, которое, как известно, в принципе не может быть перенесено на пленку без потерь. Потери есть и здесь: так, от многочисленных авторских афоризмов Брагинского-Рязанова в картине осталось лишь несколько фраз (зато бесподобно произнесенных несколько издевательским закадровым баритоном Юрия Яковлева).

Полностью выпали из экранизации и целые две главы повести — впрочем, и правильно: на пленке они бы выглядели чуждо. Небольшая «глава восьмая про художественный свист» преисполнена не самого блестящего комикования и решительно топорной сатирой на бюрократию. Вообще Рязанов в процессе съемок (особенно после утверждения на главную роль Смоктуновского) благоразумно взял на вооружение совсем не ту интонацию, в какой написана повесть, а более лирическую, тонкую, щемящую. Следующие вещи Брагинского-Рязанова уже изначально будут выдержаны в этой манере. То, что это была заслуга именно Эльдара, признавал и Эмиль: «В „Берегись автомобиля“ режиссер Рязанов прекрасно взял ту самую щемящую ноту в комедии, которую потом пронесет через все наши фильмы (минус „Итальянцы в России“). Эта нота мне бесконечно дорога. И помог в этом Рязанову Иннокентий Смоктуновский — исполнитель роли Деточкина».

Из «главы шестнадцатой, вроде бы последней» в фильм тоже не перешло ни строчки, но она и не для этого писалась. Здесь Рязанов при помощи своего соавтора попросту поглумился над теми редакторами, что придирались к нему по поводу «неправильности» сценария, а также лично над Алексеем Романовым. О том, что высказал Рязанову сей светлый ум, мы уже поведали, а вот что рассказывал сам Эльдар Александрович о восприятии его повести менее крупными чинами:

«Редакторам Кинокомитета сценарий не понравился. Нам говорили: вообще-то сценарий интересный, но зачем Деточкин ворует автомобили? Гораздо лучше, если бы он просто приходил в ОБХСС и сообщал, что, мол, такой-то человек — жулик и его машина приобретена на нетрудовые доходы. Такой сюжетный поворот был бы действительно смешон и интересен. И потом, объясняли нам, в сценарии полная путаница с Деточкиным. Он положительный герой или отрицательный? С одной стороны — он жулик, с другой стороны — он честный. Непонятно, что с ним делать: посадить в тюрьму или не посадить? Короче, сценарий вызывал недоумение и недовольство».

Все эти претензии Рязанов и вложил в уста одиозных эпизодических персонажей их с Брагинским повести. Суть шестнадцатой главы (после нее в повести следует только «Счастливый эпилог») в том, что соавторы повести попадают на обсуждение, почему-то проходящее в Управлении художественного свиста. Обсуждение начинает работник данного учреждения с говорящей фамилией Согрешилин:

«— Родные мои! Я бы внес в это милое сочинение одно пустяковое изменение. Солнышки вы мои! Не надо, чтобы Деточкин угонял машины! Зачем это? Я бы посоветовал так: бдительный Деточкин приносит соответствующее заявление в соответствующую организацию. В заявлении написано, что Семицветов, Картузов и… кто там еще?.. Пеночкин — жулики. Их хватают, судят и приговаривают! Получится полезная и, главное, смешная кинокомедия. <…>

— Ненаглядные вы мои! — продолжал Согрешилин, пытаясь обнять сразу двух авторов. — Подумали ли вы, какой пример подает ваш Деточкин? Ведь, посмотрев картину, все начнут угонять машины!

— Но ведь Отелло, — вскочил один из авторов, — душит Дездемону во всех театрах мира, а также в кино! Разве потом ревнивые мужья убивают своих жен? <…>

— Душа моя! — Согрешилин поставил автора на место. — Зачем же сравнивать себя с Шекспиром? Это по меньшей мере нескромно…

— Товарищи, поймите нас! — поддержала Согрешилина хорошенькая женщина с высшим гуманитарным образованием. — Вы