Там, где мы служили - Олег Верещагин

— Браток, а ты подрос, — сказал Эрих, не отводя глаз от Жозефа. — А еще недавно…

— Стоп. — Журнал опустился, открыв улыбку Иоганна. — Что такое, парни? Если хотите развеяться, то сейчас пробежимся по тылам.

— Уже сплю, — криво улыбнулся Эрих и, выпустив из рук сапог, улегся, скрестив руки на груди.

Жозеф помедлил и снова принялся терзать патроны, но Иоганн обратился уже к нему:

— Ты решил одну мою проблему — кого послезавтра отрядить в китчен командо.[72]Угу?

— Есть, товарищ сержант. — Жозеф насмешливо козырнул.

Елена села на кровати. Лицо русской опухло от слез, и ребята словно бы невзначай отвернулись кто куда.

— Мальчишки, не ссорьтесь, — тихо попросила она. — Это я виновата… Вы простите…

— Мы и не думали ссориться, — подал голос с койки Эрих. — Жозеф, хочешь, я тебя поцелую?

— Я облююсь, — без обиды ответил валлон, — так что пошел ты…

— Поляк… Густав, хочешь тебя поцелую?

Густав не ответил.

— Густав! Молчит…

— Он хочет, — буркнул Ласло.

— Хочет, но молчит, — подытожил Андрей. Очевидно, у русского что-то было смешное связано с этими словами, потому что он улыбнулся. — Ну что, спать?

— Я еще ем, — напомнил Джек.

— Ты проглот, браток, — сообщил осуждающе Андрей. — Ты же жрал вчера утром!

— Андрей, — попросила Елена, привалившись к плечу обнявшей ее Анны. — Спой, пожалуйста.

Андрей не удивился. Он перебрал струны гитары и затянул — именно так, как, по представлению Джека, поют настоящие русские:

Что за дом притих, погружен во мрак,

На семи лихих продувных ветрах,

Всеми окнами обратись в овраг,

А воротами — на проезжий тракт?..[73]

Джек не совсем понял, о чем песня. Но Елена вроде бы успокоилась, сидела, глядя сквозь стол уже не больным, а просто горьким взглядом. Ласло вдруг тихо сказал Джеку:

— Знаешь, мне было семь лет. Зимой мы с мамой шли по улице, было очень-очень холодно, и снег шел… Я увидел щенка. Маленький такой щенок с белыми ушками и белыми лапками. Он бежал по снегу, быстро-быстро так перебирал лапками, бежал, бежал… Видно было, что замерз. Бежал, съежившись, опустив мордочку. Бежал… понимаешь, не зная куда, просто чтобы спрятаться от холода. Я поднял его на руки. Глаза… такие теплые, он смотрел с надеждой, с верой… Мать сказала: «Брось, вот еще нам обуза!» — и буквально вышибла у меня его из рук. Он упал, взвизгнул… а потом еще долго-долго бежал за нами, старался не отстать… — Ласло поморщился и умолк, разглядывая тыльную сторону ладоней. Его лицо, изуродованное ожогом, было задумчивым и грустным.

— А войнам этим скоро конец, — вдруг сказал Андрей.

— Точно, — откликнулся с кровати Эрих. — Теперь дело пойдет!

— Вряд ли так уж скоро, — возразил Иоганн. — Дрянь чистить еще много лет придется. Даже после того, как разгромим последнюю банду… — потом повернулся к Джеку: — А ты как думаешь, Джек?

— А? Я? — Джек не ожидал вопроса. — Лично я еще только начал воевать.

Почти все засмеялись. Андрей серьезно сказал:

— Ну тогда да! О каком конце войны может вообще речь идти, если ты еще не навоевался?!

— А когда нам в следующий рейд? — спросил Джек, дождавшись, когда смех утихнет.

— Не раньше чем через месяц, — ответил Иоганн.

— Если фронт не сдвинется, — добавил Ласло. — А хотелось бы. Сколько уже здесь сидим, обжились даже.

— Да, как-то стыдно, — вздохнул Эрих. — Там парни наступают, а мы тут тушенку с картошкой переводим…

— Гм. — Джек задержал ложку у рта.

— Я не о тебе, сколько ты там ее сожрал-то пока…

Густав неожиданно сел на кровати — все думали, что он уже спит. Глаза поляка блестели:

— Ребята, — он облизнул губы, — о чем вы?! Вы же все видели их оборону! Это же… стена! Как мы ее будем брать?!

— Молча. И пыхтя. И скрипя зубами, — пояснил Андрей, постукивая по гитаре, как по барабану. — Оборону, браток, делают сильной не минные поля и надолбы, а люди. Люди. А где ты там видел людей? Поговори как-нибудь с поселенцами с запада — как они в снегу на скалах босиком сражались. Мох жрали, раны поливали ледяной водой, патронов не было, гранат не было, дров не было, обмороженных больше, чем убитых, истощенных больше, чем обмороженных. И никто их не взял. Никто. А уж как старались! Побились в скалы лбом и уползли… А этих ссыкунов хоть под три метра железобетона упрячь да гранатометами увешай — они все равно все бросят и свою ненаглядную попу будут спасать. Дарвиновский отбор — люди в бандиты не попадают. Потому мы их били, бьем и будем бить.

— О матка боска! — Густав вроде как застонал и завалился на кровать снова.

Андрей хотел еще что-то сказать, но что, так и осталось неизвестным, потому что в блиндаж ввалился Дик. Посмотрел вокруг ненормальным взглядом, совершенно для него нехарактерным, и выплюнул:

— Наш трофей сбежал.

Сам по себе побег не был чем-то невероятным. На большинстве войн пленные всех сторон ухитрялись бегать из самых разных мест, и в этом ничего удивительного не было.

Но кое-откуда бежать было невозможно ни в истории, ни на практике. А по словам Дика выходило, что пленный сбежал… из коридора, по которому его вели на допрос. Из коридора, где не было окон, а дверей имелось ровным счетом две: в кабинет генерал-майора Бачурина и наружу, возле которой стояли часовые. Ни ту, ни другую он не открывал. Его завели в коридор — и… Караульный, сопровождавший пленного, находился в данный момент в ступоре, похожем на кому, и, что произошло за те четыре секунды после того, как за ним и его подконвойным закрылась первая дверь, было совершенно неясно. Весь коридор обшарили, простучали стены, пол и потолок, даже сняли зеркало из полированной стали, висевшее у входа в кабинет, и заглянули за него — ни-че-го.

Сперва рассказ Дика восприняли совершенно скептически и даже намекнули ему: мол, закусывать надо… Хотя было отлично известно, Дик не берет в рот ни капли спиртного, а до такой степени ужраться пивом… Но потом стало достоверно известно, что это правда. Скепсис сменился тяжелым недоумением, а оно — злостью. Упустили их добычу. Отличную, жирную, набитую секретами добычу, из-за которой они рисковали жизнью… но самое главное, теперь кому-то еще — не кому-то, а всем! — придется рисковать снова. И, возможно, погибать…

Короче, поспать так и не удалось, и вскоре все дружно, но мрачно поглощали завтрак. Кстати, Джек сообразил, что это первый его настоящий завтрак на войне — он выгодно отличался от сухпайковых. Даже от лагерных завтраков, на которые в общем-то нельзя было пожаловаться. Ребята из наряда по кухне разнесли спагетти с соусом, зеленью, сыром и мясом, ветчину, джем, салат, масло, мед, свежий хлеб, кофе с ромом и соки. А есть за столом было просто приятно само по себе.