Шели. Слезы из пепла - Ульяна Соболева

Я провела пальцами по его лицу. От лба к подбородку. Как делала это раньше, произнося про себя молитвы.

— Всегда делай вот так и вспоминай, что я рядом, даже если меня нет. Ты помнишь? Этот жест приносит удачу.

Я улыбнулась сквозь слезы, когда он повторил — провел по своему лицу пальчиками и вдруг рывком обнял меня за шею:

— Мне было так страшно, что я никогда тебя не увижу.

— Мне тоже. Очень-очень страшно.

Маленький мой, мне так страшно, как ты даже не можешь себе представить. Не за себя. За тебя. Арис вдруг отстранился и серьезно посмотрел на меня:

— Мама, разве он не должен был вернуться, чтобы быть снова с тобой? Ты же так этого хотела. Ты говорила мне, что он хороший.

Да, говорила. Тогда я и сама в это верила. Я медленно выдохнула и накрыла ладошки сына своими.

— Очень хотела. Ты прав. Но иногда наших желаний очень мало. Для того, чтобы все получилось хотеть должны оба, а не кто-то один. Помнишь я рассказывала тебе сказку про лебедей?

— Про красивых птиц, которых не существует в нашем мире? Про черную и белую?

Я кивнула.

— Помнишь, что только в одном случае они могли встретиться — если летели навстречу друг другу потому что расстояние было слишком огромным для кого-то одного?

Мы с Ашем теперь летим в разные стороны. Я за ним, а он от меня и, если он и достигнет своей цели, то я, скорей всего, камнем упаду вниз.

— Но в твоей сказке они встретились, — тихо сказал Арис, — и черная птица оказалась не такой злой, как все думали.

«Да, но это бывает только в сказках» — подумала я и снова погладила его по щеке.

— Тебя там бьют, мама? — спросил очень серьезно и в светлых глазах отразилось отчаяние.

— Нет, что ты. У меня все хорошо, — по щекам снова потекли слез

— Я видел, как оттуда вывозят мертвых. Их оставляют стоять в телеге у ворот до утра, а с рассветом выкидывают в ров. Я ходил туда…Каждый день. Проверял, что тебя нет среди них.

Мне стало жутко, я буквально почувствовала, как зашевелились волосы на затылке. Сильно прижала сына к себе. Так сильно, что казалось нам обоим станет не чем дышать.

— Я никогда не буду среди них. Не ходи туда. Я тебе обещаю — меня там никогда не будет.

— Обещаешь? — он вдруг сорвался и в глазах заблестели слезы, — Мне так страшно, мама. Страшно, что однажды я увижу тебя среди них.

— Нет, мой одной. Не думай об этом. Все будет хорошо.

— Шели! — шепот Тана заставил нас обоих вздрогнуть. — Нам пора. Скоро хватятся. Пойдут искать.

Обернулась к Арису, вытирая слезы с его щек.

— Ты жди меня. Я обязательно скоро приду еще раз. Мне пора. Я люблю тебя. Очень-очень сильно. Помни про удачу, родной. Обязательно помни.

Поцеловала в глаза и, быстро встав с колен, пошла за Таном, стараясь не оборачиваться.

Веселье было в самом разгаре. Последний раз я такое видела в тот день, когда Аш привез меня первый раз в Онемай. Варварская вечеринка с огромным количеством чентьема, грязного прилюдного секса, а потом бесконечных смертей несчастных танцовщиц, которые изначально были обречены. Громкий стук барабанов заглушал гортанные выкрики пьяных демонов, визг и смех наложниц, которые пока что не знали об уготованной им участи или же опьянели от чентьема. Извивающиеся обнаженные танцовщицы, намазанные жиром так, что их бронзовые тела переливались в языках пламени, и снующие рабы с подносами дополняли картину всеобщего веселья. Какой резкий контраст с убогостью заднего двора, где дрались за крошку хлеба. В каждом мире одно и тоже. Вычурная, извращенная роскошь соседствует с безнадежной нищетой.

Нас определили на кухне наполнять блюда разнообразными яствами и мыть посуду. Адская жара рядом с печками, вертелами с нанизанными тушами кабанов и кипящим на сковородах маслом. Впервые я столкнулась с рабами, которые работали в доме. Они отличались от нас, низших. Поглядывали с явным презрением и брезгливостью. Одна из кухарок заставила каждую из нас по три раза вымыть руки и повязать головы чистыми платками. Они относились к нам, как к блохастым животным.

Я постоянно бросала взгляды на костер, силясь разглядеть Аша, но столб огня заслонял его от меня. Я видела только танцовщиц и искры от пламени, а также Тиберия, который лапал сразу двух наложниц и громко хохотал, бросая им золотые дуции за которым те бежали, а потом дрались, отыскивая в песке монеты. Полуголые, пьяные от чентьема. Куски мяса. Коими мы все здесь и являемся.

В отличии от нас, низших, здесь рабы не молчали. Они смеялись и переговаривались между собой. Я слушала их вскользь, едва успевая наполнять подносы и полоскать грязные тарелки и кружки под окрики демонов-надсмотрщиков, поторапливающих нас работать быстрее.

— Видели новую зверушку Хозяина?

Я замерла на секунду, а потом положила несколько кусков мяса на серебряную поверхность подноса, заливая подливой.

— А кто ее не видел? Быстро он нашел замену прежней. Я говорила вам, что белобрысая ненадолго в его постели.

— Ничего себе ненадолго — несколько лет. И детей ему родила.

— И где эти дети? Только слух о его смерти прошел как она в койку к инкубу прыгнула, а детей сослала. Слышала они там померли. Те, кто высоко взлетают, потом очень больно падают. Надо знать своё место и держаться за него зубами.

— А мне ее жалко, — послышался голос третьей, — незавидная участь — с любимой наложницы Аша превратится в низшую рабыню.

— Пф! Жалко ей? Ты эту пожалей. Новую. Говорят, она после него сутками ходить не может и ее спина покрыта шрамами, как сеткой для рыбы.

Я почувствовала, как дрогнули руки. Новую? У Аша наложница? Впрочем, раньше было больше тысячи.

— А чего ее жалеть? Таскает за собой везде, шмотки новые, золото, побрякушки. Ну подумаешь пару царапин оставляет и трахает до полусмерти. Все ж лучше, чем здесь впахивать и потом обливаться. Я б эту кухню сама на постель Верховного Демона променяла.

— Он и сегодня с ней. Сидит у его ног видать, в рот заглядывает и ждет, когда кость кинет. Я всегда говорила — белобрысая слишком строптивая для нашего хозяина. Ему покладистая нужна и мягкая.

— Как ты, да?

Женщины захохотали, а мне показалось, что внутри меня вонзились тонкие острые шипы и медленно погружаются под кожу. Они говорили об Аше…Об Аше и о другой женщине рядом с ним. Руки тряслись, как в лихорадке. Я не могла себя контролировать. Дышать стало в несколько раз труднее, словно я делала вздох, а вместо кислорода в легкие врывалась гарь и грязь, и я захлебывалась в ней, чувствуя, как сердце бьется все сильнее и болезнее. Как его щемит и выкручивает наизнанку. Когда приходит полное осознание своих заблуждений, прозрение и понимание, что ты жил в какой-то собственной и наивной сказке для идиотов, считая, что имеешь значение для того, кто в своих приоритетах всегда ставил тебя на последнее место. Потому что, по сути, ты и есть никто в его жизни. Не более, чем игрушка, с чьими чувствами считаться не обязательно.