Миллион в кармане - Андрей Дышев

– Ты ее уволил?

– Нет, сама.

– Почему? У вас был конфликт?

Я вздохнул.

– Скажи, тебе все это надо?

– Я хотела помочь, – после паузы ответила Лада.

– Не надо, – ответил я. – Не надо мне помогать. И сочувствовать не надо. Не трогай мои проблемы, хорошая, и тебе будет спокойнее, и мне легче.

– Как хочешь, – сказала Лада излишне равнодушным голосом и отвернулась лицом к стене. – Наверное, ты прав.

Я сел в глубокое кресло, положил ноги на стул и накрылся пледом. Ночь любви, тайн и ужасов подходила к концу, и пора было все выставлять на свои места: мне вновь становиться закоренелым холостяком, мрачным директором гостиницы, а Ладе – заурядной курортной проституткой, на халяву заработавшей деньги.

Я уже начал погружаться в сон, как меня разбудил негромкий стук в дверь.

– Господин директор! Кирилл Андреевич! – раздался голос Курахова. – Откройте на минуту, будьте так добры!

Я мысленно чертыхнулся, нехотя встал и открыл замок. Профессор держал свечу где-то на уровне пояса, и его лицо, освещенное снизу, казалось страшным и зловещим.

– Кирилл Андреевич, очень хорошо, что вы одеты, – не преминул тотчас заметить он. – Выйдите на минутку в коридор, сделайте милость.

Чего я не умею – так это сразу отказывать людям. Из-за этого, наверное, меня всегда с успехом эксплуатируют наглецы.

– Тут у меня родилась одна хорошая идея, – тихо, заговорщицким тоном произнес Курахов, оглядываясь по сторонам. – Не могли бы вы – разумеется, за вознаграждение! – от моего имени сами вести переговоры с этим мерзавцем, соглашаться на все условия, но тянуть время. Мне надо выиграть дней пять-шесть. А потом я отдам Уварову манускрипт, пусть он им подавится! Скажете ему, что у меня нервный срыв, что я лежу в больнице, но, безусловно, согласен принять его условия…

– А зачем вам пять-шесть дней? – прервал я его.

– Мне надо срочно уехать. Я же вам говорил… В долгу перед вами не останусь, – добавил профессор и очень смешно подмигнул.

– Сожалею, Валерий Петрович, – ответил я. – Найдите кого-нибудь другого, кто бы занимался вашими проблемами. А мне все это уже надоело.

И захлопнул перед ним дверь.

Лада, завернувшись в простыню, стояла у самой двери, прислонившись спиной к стене.

– Правильно сделал, – сказала она.

– Правильно или нет, но я не люблю, когда меня принимают за идиота.

– Мне показалось, что вы оба знаете, кто похитил Марину.

Я промолчал.

– Ушлый мужик, – задумчиво сказала Лада.

– Не ушлый, а наглый. Он мне надоел. Пусть катится со своим манускриптом на все четыре стороны!

– Наверное, манускрипт сейчас стоит больших денег, а через пять-шесть дней за него рубля не получишь, – в задумчивости произнесла она. – Это что – акция? Ценная бумага?

– Так, ерунда, – невнятно ответил я, едва размыкая губы. – Записки биографа испанского рода Аргуэльо, пятнадцатый век…

Лада ничего не ответила. А может быть, я уже ее не услышал. Сон теплой и тяжелой волной накрыл меня.

Утро было мрачным во всех отношениях. Я проснулся в седьмом часу от сильной головной боли. За окном все еще шел дождь, небо заволокло низкими серыми тучами, и море, такое же по цвету, слилось с ним в одну огромную и беспросветную тоску.

Лады не было, вместо нее на подушке лежала пудреница, а сверху нее – две стодолларовые купюры. У меня не было никакого желания ломать больную голову над скрытым смыслом этого знака, и я закинул пудреницу и деньги в сейф. Если забыла – вернется и заберет.

Профессор бродил по коридору с красными от недосыпания глазами, демонстративно не глядя на меня и не здороваясь. Я стал делать вид, что куда-то собираюсь, что никакие телефонные звонки меня не интересуют, но старался все время находиться недалеко от кабинета и украдкой посматривал на часы. Профессор в свою очередь украдкой посматривал на меня и, что было хорошо заметно, мучительно подыскивал повод начать разговор.

Где-то около семи я улучил момент и незаметно от профессора шмыгнул в кабинет, тихо прикрыв за собой дверь. Буквально через минуту телефон закурлыкал. Я дождался, когда профессор в своем номере включит трубку, и только после этого нажал кнопку спикерфона. Теперь я мог подслушать разговор.

– Алло! Это Курахов? – раздался из динамика уже знакомый мне голос с небольшим акцентом на букве «о».

– Да, слушаю вас, – сипло ответил профессор и откашлялся.

– Передаю трубку твоей Марусе. Можешь поговорить…

– Папочка! – в то же мгновение раздался истеричный вопль Марины. – Не слушай их!! Не соглашайся на их условия!! Это воры, это мерзкие люди…

– Теперь, профессор, слушай меня, – вновь раздался голос мужчины. – Диктую адрес: Западная Украина, Карпаты. Поедешь поездом из Львова на Рахов до станции Лазещина. Там стоит маленький заплеванный домик. Зайдешь внутрь, сядешь рядом с кассовым окошком и будешь ждать. Тебе скажут, куда идти дальше.

– Но позвольте… – попытался что-то вставить профессор, но его оборвали:

– Через три дня ты должен привезти манускрипт на станцию Лазещина. Если не можешь сам – отправляй посыльного, его указательный палец на левой руке должен быть перебинтован. Не сделаешь, что я тебе сказал – Марусю больше не увидишь. Позвоню еще в полдень. К этому времени ты должен взять билет на автобус до Симферополя и сказать мне номер рейса…

Я отключил спикерфон, подошел к шкафу, открыл бар, плеснул в бокал вина, снял с полки первую попавшуюся книгу и сел в кресло. В дверь тотчас постучали.

– Войдите! – крикнул я.

Делая над собой невероятное усилие, профессор вытянул губы в улыбке.

– Я не слишком побеспокоил?.. Может быть, вы слышали – мне только что звонили.

– Нет, не слышал. А кто звонил?

– Ну как кто? Разве вы не догадываетесь? Те, кто уже звонил сегодня ночью.

– Что вы говорите! – сыграл я удивление. – И что они от вас хотят?

Профессор промолчал, борясь со своей привычкой разговаривать со мной высокомерно.

– Я, конечно, понимаю, – медленно произнес он, стараясь не смотреть мне в глаза. – При всей вашей занятости и необходимости поддерживать свой, так сказать, интеллектуальный уровень регулярным чтением, я все же смею просить вас о помощи.

Я опустил книгу на колени и отпил из бокала вина, оказавшегося вовсе не вином, а невероятно крепким самогоном, который мне подарил один из моих постояльцев, и хранил я его в качестве незамерзающего омывателя для автомобильных стекол. Не ожидая такого наказания, я уставился на профессора полными слез глазами, силясь выдохнуть убойный сивушный дух. Курахов расценил мое молчание как готовность выслушать и помочь и добавил: